Атомный век

История Бура была такова. За три дня до войны надумал он вдруг поехать в тетке в Санкт — Петербург. Где‑то на середине пути между Москвой и северной столицей поезд остановили и всех пассажиров без объяснения высадили прямо в лесу, где волки водятся. Упрямый Бур решил двигать дальше пешком, но первая атомная атака, как и все последующие, застала его в крохотной деревушке. Там он и просидел в погребе, когда стало очевидно, что идти некуда: назад — далеко, да и Донецк к тому времени тоже стал термоядерной пустыней, а в Санкт — Петербург — бессмысленно. Ну а потом его забрили, и встреча их в Гучей вылилась в грандиозную попойку на какой‑то автомобильной свалке, где они прятались от старшего прапорщика Гаврилова и где приняли на душу по бутылке страшно вонючего самогона, а закончили в гаражной каптерке у Петра Морозова портвейном «агдам» — напитком редким, благородным, можно сказать, коллекционным, от которого, правда, последующие три недели они могли питаться лишь одной манной кашей.

— Странно получается… — неуверенно согласился он.

— А чего там думать! — воскликнул большой Гуча. — Значит, служба твоя сплошная профанация, — снова ввернул он изящное слово, и глаза его наполнились лучистым светом, потому что он вспомнил о своём журналистском предназначении.

— Какая профанация?.. — удивился Бур.

Он, может быть, и дружил с Гучей только из‑за его способности к нестандартному мышлению.

— Профанация идеи! — потыкал для убедительности пальцев в небо Гуча. — Мамой клянусь!

Почему‑то он решил, что так себя должен вести главный редактор армейской газеты: смело, не оглядываясь в жизни ни на кого.

— Какой идеи? — уточнил Бур, потому что во всём любил ясность.

— Принципа добровольности служения родине.

— А мы что ей не добровольно служим?! — всполошился Бур и с уважением посмотрел на друга, который раскрыл ему глаза на суть явлений, о которых он даже не задумывался.

— Добровольно — принудительно, братишка.

— А я думаю, чего меня гнетёт?.. — растерянно произнёс Бур, который не привык задумываться о природе вещей и ума. — Ты прямо мне глаза открыл, — признался он, невинно моргая белесыми ресницами.

— Я тебе ещё не то открою, — радостно пообещал Гуча, и лицо у него, как всегда, было страшно несерьезным, можно сказать, лукавым от предчувствия выпивки. — Значит, мы имеем полное моральное право расслабиться на полную катушку.

— Имеем, — беспечно согласился Бур, как обычно попадая под влияние своего друга — великана.

Следующим магазином, который находился на площади с клумбой в центре, был многоэтажным супермаркетом, толстенные двери в который оказались вчистую разбиты, как были, прочем, разбиты и витрины на первом и втором этажах.

— Я всё понимаю, — нравоучительно произнёс Гуча, воззрившись на всё это, — война, напасть несусветная, женщин дне с огнём не найдёшь, но зачем стёкла‑то бить?

— Власти нет, — бессмысленно хихикнул Бур, поднял камень и тоже разбил ближайшую витрину, мстя таким образом за все свои унижения и за то, что его забрили в солдаты.

Осколки засверкали под зеленоватым солнцем и дождём разлетелись по мостовой.

— Ты дурак, что ли? — осведомился Гуча и внимательно посмотрел на Бура. — Мама не одобрила бы.

— Нет… А чего?.. — уточнил Бур, глядя на друга своими светлыми беспечными глазами, в которых не отражалось ни тревоги, ни страха.

Вот за эти качества Гуча и любил Бура. Нравились ему люди с внутренним содержанием. А то, что говорил там всякое о Буре старший лейтенант Берзалов, всё это неправда. И плевал я на него, самонадеянно думал Гуча.

— А если кто‑то услышит?

— Не услышит, — уверенно ответил Бур, и, как оказалось, был глубоко неправ.

После этого они прошествовали внутрь. Супермаркет был тоже разграблен с особым ожесточением. Остались лишь голые стены и всё то массивное, что нельзя было сдвинуть с места, не говоря уже о том, чтобы опрокинуть. А всё остальное в виде завалов из прилавков, стеллажей и гондол, которые приходилось обходить стороной, громоздилось в торговом зале хаотичными кучами. Жирные, наглые крысы шныряли под ногами. Что‑то всё ещё догнивало по углам, и вонища стояла несусветная. К тому же в супермаркете царил полумрак, и Буру стало страшно.

— Ничего здесь нет… — упавшим голосом сказал он. — Пошли отсюда, нас уже, наверное, ищут.

Ему вдруг захотелось оказаться в бронетранспортёре, где так уютно и всё обжито, а главное — спокойно и надёжно. Даже старший лейтенант Берзалов в этот момент показался Буру даже очень симпатичным командиром, который, если и наказывал, то исключительно по делу. А как же ещё иначе нас, дураков, учить, иначе нельзя.

— Стой, братишка, — приказал Гуча, доставая фонарик, и добавил непререкаемым тоном. — Я за стакан местной араки богу душу отдам.