Атомный век

Но Берзалов не стал слушать, а ударом ноги распахнул дверь и шагнул в комнату. Тот, кого он больше всего опасался — высокий и плечистый, сидел на самом удобном месте — в глубоком кресле у окна. И это его сгубило, потому что человек, у которого центр тяжести находится ниже уровня таза, на пару мгновений лишен маневра, он не может ни закрыться, ни увернуться, ни оказать сопротивление — вначале надо вскочить, но как это сделать, если руки заняты. Естественно, вскочить здоровяку Берзалов не дал, а закрыться, уйти в глухую, как боксёр, оборону, здоровяк не умел, да и вряд ли это ему помогло бы. В общем, Берзалов одним ударом сверху вниз отправил его в глубокий нокаут. И ничего, что удар пришёлся в висок. Стакан, который здоровяк держал в руках, ещё не коснулся пола, а Берзалов уже с разворота вложился всей своей массой в солнечное плетение манкурту, который оказался слева от него. Дело было сделано: Архипов расправился с тем, который не хотел воевать и у которого была больная щитовидка, кровь фонтаном била из его горла, и уже взмахнул, чтобы следующим ударом доконать манкурта, но Берзалов крикнул:

— Этого не тронь!

— Понял, — спокойно ответил Архипов, и здоровяк принял смерть самым безболезненным образом — в бессознательном состоянии. Остался один манкурт, на которого побрызгали водкой из бутылки:

— Просыпайся, америкос. — Берзалов похлопал его по щекам, побрызгал на него ещё, бережливо полил себе на руки, смывая кровь, а остатки отправил в рот.

Водка оказалась дрянной, но он даже не заметил этого. Манкурт как‑то жалобно всхлипнул, ловя ртом воздух, лицо его, искаженное болью, сделалось совершенно таким же, как у пацанов, которых Берзалов когда‑то ловил за школой, когда жил на севере, на полуострове Рыбачьем, и бил за девочку Таню Малыш, но это была такая давняя история, о которой Берзалов и думать забыл.

— Товарищи…

— Какие мы тебе товарищи?! — возмутился Сундуков и схватив манкурта за волосы. — Твои товарищи в овраге лошадь доедают. Говори, куда лыжи навострил?

— Погоди — и-и… — сказал Берзалов, отстраняя его. — Он тебя не понимает.

— Я ему дам «не понимает»! — грозно высказался Архипов, вытирая нож об убитых, но не пряча его, однако, в чехол, а наоборот, демонстрируя и многозначительно поглядывая на манкурта.

— Я всё скажу, я всё скажу, сэр! — быстро — быстро залопотал манкурт, оставаясь лежать на полу в позе эмбриона, закрываясь руками и с безумным страхом вылупившись на старшего сержанта Архипова, особенно на его массивную, просто зверскую челюсть.

— Конечно, скажешь, — сообщил ему Архипов, — а куда ты денешься?

И от этих зловещих слов, а ещё от игры солнечных лучей на ноже Архипова и его окровавленных рук манкурта вывернуло наизнанку, и он завопил благим матом да всё по — своему, по — американски. Ясно было без слов, что он лоялен всем — всем русским, какими бы они ни были, готов сотрудничать с кем угодно и вообще, он давно уже не враг, бедный, несчастный манкурт, с которого спроса, как с козла молока.

— Ну‑ка расскажи нам, что за бронепоезд стоит в цехе? — потребовал Берзалов.

— Бронепоезд имени Саддама Хусейна, сэр, — плаксиво выдавил из себя манкурт.

— Чего — о-о?.. — изумился Архипов, а за ним и Берзалов с Сундуковым, и посмотрели друг на друга, не веря собственным ушам.

— Ну тот, который не сдавался никогда… — сказал рядовой Сундуков, изумляясь ещё больше.

— Вот это правильно, — подумав, согласился Берзалов. — Помню, как сейчас, был такой Хусейн. А почему Хусейн?

— Генерал Петр Матвеевич долго думал… — манкурт обрадовался, что его убью не тотчас. — Назвать современным политическим деятелем, как бы не корректно, вот мы ему и посоветовали, сэр.

— Кто это «мы»?

— Мы, манкурты… сэр, — бодро сообщил американец, — перешедшие на сторону российской власти.

— Чего — о-о… страшно удивился Берзалов. — Вашу — у-у… Машу — у-у! Какой власти?

— Российской… — упавшим голосом сообщил пиндос, решив, что из‑за плохого знания русского языка сморозил не то.

— А кто у нас российская власть?

— Командор Грибакин, сэр? — уверенно заявил манкурт.

— Так — к-к… значит, вы ему посоветовали насчёт Хусейна?

— Да… сэр… — очень тихо признался пиндос, не понимая, где прокололся.

— Так вы же сами же, насколько помню, и угробили этого самого Саддама? — грозно сказал Архипов.

— В этом я не разбираюсь, сэр, — ещё тише ответил манкурт. — Это политика, моё дело маленькое: бегай и стреляй.

— Да он наглец! — возмутился Архипов. — Строит из себя святошу, — и хотел его ударить.

— Подожди, — отстранил его Берзалов. — Что такое Комолодун? — спросил он, присев над манкуртом. — Только не ври, а то зарежем.

— Живое воплощение отца и сына на земле, сэр, — не моргнув глазом, ответил манкурт.

Так, обречённо подумал Берзалов, надо было другого оставлять, этот тоже свихнулся.

— Уходим! — скомандовал он, вспомнив о Гаврилове. — Времени в обрез!

— А с ним что делать?.. — спросил Архипов.

— Допросим по дороге.

— Ну да… — проворчал Архипов. — Тащи его на себе.