Ацтек

Выяснилось, что покойный путешественник и вправду взял в долг, как товарами, так и наличностью, солидную сумму, однако выкуп залога не потребовал бы чрезмерных расходов, когда бы ростовщик не использовал хитроумный способ начисления процентов на проценты. Всех цифр, какие там фигурировали, я не помню, а потому изложу вам дело в упрощенном виде. Предположим, если я одолжу кому-то сотню бобов какао на месяц с условием уплатить по истечении этого срока сто десять бобов, то за два месяца он вернет мне уже сто двадцать бобов, за три — сто тридцать, и так далее… А вот Вайай придумал гораздо хитрее: проценты за следующий месяц он начислял исходя не из основной суммы долга, а с учетом процентов за предыдущий. В результате, например, к концу второго месяца ему были должны уже не сто двадцать, а сто двадцать один боб. Эта разница могла бы показаться пустяковой, но она увеличивается с каждым месяцем, так что за длительный срок сумма получилась существенная.

Я потребовал сделать перерасчет с самого начала, с того момента, когда Вайай дал кредит под залог гостиницы.

— Аййа! — заверещал он, наверное, так же громко, как когда в бытность свою жрецом очнулся после навеянного грибами дурмана и понял, что натворил.

Но когда я предложил передать это дело на рассмотрение бишосу Теуантепека, он стиснул зубы и произвел полный перерасчет, причем под моим пристальным наблюдением. Было много других деталей, которые можно было оспорить, такие как расходы на содержание гостиницы и прибыль, полученную хитрецом за те четыре года, пока он ею управлял. Но наконец, когда уже наступило утро, мы пришли к соглашению относительно общей суммы, которая причиталась Вайайю, и я согласился выплатить ее в виде золотой пыли, обрезков меди и бобов какао. Но перед этим я сказал:

— Ты упустил одну маленькую деталь. Я должен тебе за размещение своего каравана.

— Ах, да! — оживился жирный старый мошенник. — Как благородно с твоей стороны, что ты сам об этом напомнил.

И прибавил к сумме выкупа плату за постой. — И еще одна мелочь, — добавил я, сделав вид, будто только что вспомнил.

— Да? Его рука с мелом замерла. — Вычти жалованье, причитающееся женщине по имени Джай Беле за четыре года.

— Что? Оба воззрились на меня: он — в изумлении, она — в восхищении. — Жалованье захотела? — глумливо произнес толстяк. — Эта женщина была отдана мне как тлакотли…

— Если бы твои подсчеты были верны, ей не пришлось бы становиться рабыней. Подумай сам: не обмани ты бишосу, он присудил бы тебе разве что долю в этом постоялом дворе. А ты, мошенник, не только обманом завладел чужой собственностью, но и поработил свободную женщину. Это преступление.

— Хорошо, хорошо. Дай-ка я сосчитаю. Два боба какао в день… — Это жалованье рабыни. А ты пользовался услугами бывшей владелицы этой гостиницы. Безусловно, она имеет право на жалованье свободной женщины, которое составит… двадцать бобов в день.

Услышав это, Вайай схватился за волосы и завыл. — Ты чужак, — добавил я, — в Теуантепеке тебя едва терпят, а она как-никак из Бен Цаа. Если мы отправимся к правителю…

Он немедленно прекратил скулить и принялся судорожно писать, поливая бумагу потом. Но когда подсчитал все, взвыл еще пуще:

— Более двадцати девяти тысяч! Да столько бобов нет на всех кустах какао во всех Жарких Землях!

— А ты пересчитай все в перьях золотого порошка, — посоветовал я. — Глядишь, будет не так страшно.

— Разве? — проворчал он, следуя моей рекомендации. — Да ведь если я соглашусь выплатить ей это жалованье, у меня после всей этой сделки не останется даже на набедренную повязку. Если я вычту эту сумму, то получится, что ты заплатишь мне меньше половины изначальной ссуды!

Тут его голос сорвался на визг, а пот лил с негодяя так, словно он плавился.

— Правильно, — сказал я. — Это сходится с моими собственными подсчетами. В каком виде желаешь получить плату? Все золотом? Или медью?

Я потянулся к своей торбе. — Это вымогательство! — возмутился Вайай. — Настоящий грабеж! В моей котомке нашелся также и маленький обсидиановый нож, острие которого я и приставил к одутловатой физиономии мошенника, где-то между вторым и третьим подбородком.

— Слова правильные, — холодно произнес я, — но относятся они к тебе. Ты обманом завладел имуществом беззащитной вдовы и целых четыре года пользовался ее дармовым трудом, а она тем временем впала в полнейшую нищету. Цифры у тебя на руках, подсчеты ты делал сам, так что спорить тут не о чем. Я заплачу тебе сумму, которую ты наконец насчитал…

— Разорение! — заорал он. — Опустошение! — Ты дашь мне расписку, подтверждающую, что полученная плата отныне и навсегда аннулирует все твои притязания на находившуюся в залоге собственность этой женщины. А потом на моих глазах порвешь старую закладную, подписанную ее покойным мужем. После чего заберешь свои пожитки и уберешься отсюда.

— А если я откажусь? — прохрипел Вайай, предприняв последнюю попытку сопротивления.