Ацтек

— Дело твое. Но тогда я, под угрозой вот этого самого ножа, отведу тебя к бишосу. За воровство и мошенничество тебя приговорят к удушению петлей, скрытой под цветочной гирляндой, ну а уж за порабощение свободной женщины… Я не местный и не знаю, какие пытки здесь в ходу.

Мерзавец тяжело осел и окончательно признал поражение. — Убери нож. Давай рассчитываться. А ты принеси чистой бумаги! — рявкнул он Джай Беле, но тут же поморщился и сбавил тон: — Пожалуйста, моя госпожа, принеси бумагу, краски и камышинку для письма.

Разложив тряпицу, я отсчитал нужное количество набитых золотом перьев и медных пластинок, после чего в моей торбе почти ничего не осталось, и сказал:

— Напиши расписку на мое имя. На здешнем наречии меня зовут Цаа Найацу.

— Подходящее имя для злодея-погубителя, — проворчал он, выводя на бумаге символы. И, клянусь, орошая ее слезами.

Почувствовав на своем плече руку Джай Беле, я поднял на нее глаза. Женщина провела весь день в трудах, а теперь еще к этому добавилась и бессонная (не говоря уж обо всем прочем) ночь, но сейчас держала голову высоко. Ее прекрасные глаза сияли, и все лицо светилось.

— Это не займет много времени, — сказал я. — Сходи-ка ты пока за дочками. Пора им возвращаться домой.

Когда мои спутники проснулись и пришли на завтрак, Коцатль выглядел отдохнувшим и бодрым, а вот Пожиратель Крови — несколько уставшим. На завтрак он потребовал одни сырые яйца, а обслуживавшей его женщине велел:

— Позови мне вашего хозяина. Я ему должен десять бобов какао. — После чего он усмехнулся и добавил: — Распутник и транжира, вот кто я такой. В моем-то возрасте…

Она улыбнулась: — Ты ничего не должен, мой господин. Развлечение за счет заведения.

Она ушла, а Пожиратель Крови ошеломленно вытаращился ей вслед: — Что за чудеса? Ни один постоялый двор не предоставляет такие услуги бесплатно.

— Может, все-таки чудеса бывают, а, старый ворчун? Помнится, кто-то уверял, что меня ограбят, но я, как видишь, цел.

— По-моему, тут просто все с ума посходили — и ты, и она. Но здешний хозяин…

— С прошлой ночи эта женщина и есть хозяйка гостиницы. Пожиратель Крови едва не поперхнулся. А второй раз он чуть не поперхнулся, когда завтрак ему принесла очаровательная юная девушка моих лет, а чашку с пенистым шоколадом подала еще более юная особа с серебристой, похожей на росчерк молнии прядью в угольно-черных волосах.

— Да что такое здесь случилось? — недоумевал Пожиратель Крови. — Мы заснули в задрипанной дыре, принадлежащей жирному ублюдку…

— И за ночь, — подхватил не менее изумленный Коцатль, — Микстли превратил ее в храм, полный богинь.

Наша компания осталась в гостинице на вторую ночь, и когда все стихло, Джай Беле проскользнула в мою комнату. Лучившаяся новообретенным счастьем, она казалась еще прекрасней, а наши объятия, на сей раз не связанные ни с нуждой, ни с отчаянием, ничем не отличались от акта истинной и взаимной любви.

Когда я и мои спутники ранним утром следующего дня взвалили на плечи свои тюки, все три хозяйки по очереди — и Джай Беле, и обе ее дочери — покрыли мое лицо влажными от слез поцелуями, сопровождая их словами сердечной благодарности. И я долго еще оглядывался, пока постоялый двор не пропал окончательно из виду, затерявшись среди множества других строений.

Я понятия не имел, когда смогу вернуться в эти края, но твердо знал, что заронил в стране сапотеков такие семена, что никогда уже не буду для этих людей, как и они для меня, чужим. Но вот чего я тогда не знал и чего даже не мог представить, так это того, какие удивительные плоды, плоды радости и горя, обретения и потерь, произрастут впоследствии из этих семян. Немало времени прошло до того дня, как мне довелось отведать первый из этих плодов, еще больше до того, как все они достигли зрелости, одного же из них я так и не вкусил целиком, добравшись только до горькой сердцевины.

Как вы знаете, почтенные братья, землю, именуемую ныне Новой Испанией, с обеих сторон омывает великое море, которое простирается от побережья до горизонта. Поскольку оба морских побережья лежат почти прямо к западу и к востоку от Теночтитлана, мы, мешикатль, называем эти моря Восточным и Западным океанами. Но вблизи Теуантепека сам массив земли изгибается к востоку, и там эти воды называются Северным и Южным океанами, разделенными небольшой полоской суши узеньким перешейком. Правда, слово «узенький» в данном случае не означает, что человек может стоять между океанами и плевать в тот, в который ему заблагорассудится. В самом узком месте ширина перешейка составит примерно пятьдесят долгих прогонов, что соответствует десяти дням пути. Правда, пути не особо утомительного, ибо он пролегает по равнине.