Ацтек. Поверженные боги

Мои четверо спутников попытались было протестовать, но Кортес оборвал их, сказав:

— Вот что: мы очень подробно и доходчиво объяснили вам, в чем состоит наша высокая миссия. Наш государь, великий император и король дон Карлос, недвусмысленно повелел нам выказать уважение вашему правителю и испросить его дозволения на проповедь в этих землях святой христианской веры. Во исполнение этого приказа мы всесторонне объяснили вам все, что касается христианства, Господа Бога, Иисуса Христа и Девы Марии, которые желают лишь, чтобы все народы жили в братской любви. Мы также взяли на себя труд продемонстрировать вам непревзойденные качества имеющегося в нашем распоряжении оружия. Кажется, мы довели до вашего сведения решительно все, что вам надлежит знать. Однако, если кому-либо из вас все-таки что-то осталось непонятным, мы напоследок готовы разъяснить это еще раз. Будут какие-нибудь вопросы?

Мои знатные спутники, хотя и выглядели огорченными и возмущенными, предпочли промолчать. Поэтому я прокашлялся и обратился к Кортесу на его родном языке:

— У меня есть один вопрос, мой господин.

Белые люди все как один разинули рты от удивления, что дикарь заговорил с ними по-испански, а Ке-Малинали застыла, несомненно, опасаясь, что я изобличу ее или, может быть, пожелаю занять ее место в качестве переводчика.

— Мне любопытно узнать… — начал я, изображая робость и растерянность. — Не мог бы ты сказать мне?..

— Да, — подбодрил Кортес.

Все еще изображая смущение и неуверенность, я сказал:

— Мне довелось слышать, что твои люди… многие твои люди… отзываются о наших женщинах как о… э-э-э… в некотором смысле несовершенных…

Послышалось звяканье металла и поскрипыванье кожи: это все белые люди, любопытствуя, подались ко мне.

— Ну? Ну?

И тогда я с видом глубочайшей заинтересованности, но при этом вежливо и серьезно, без намека на какую-либо грубость или непристойность, спросил:

— Скажи… у ваших женщин… у вашей Девы Марии… есть волосы, покрывающие интимные места?

На сей раз мне показалось, что помимо позвякивания металла и скрипа амуниции заскрипели также их разинутые рты и вытаращенные глаза. Почти все испанцы откинулись назад и изумленно уставились на меня — ну совсем как вЫ сейчас, ваше преосвященство. Послышалось потрясенное бормотание: «Кощунство! Богохульство! Неслыханно!»

Только один из них, здоровенный огненнобородый Альварадо, громко расхохотался. Он повернулся к двум угощавшимся с нами священникам, обхватил их своими ручищами за плечи и, сотрясаясь от смеха, спросил:

— Падре Бартоломео, падре Мерсед, вас когда-нибудь спрашивали об этом раньше? Учат в семинарии, как подобает отвечать на такие вопросы? Доводилось ли вам прежде хотя бы задумываться на сей счет, а?

Оба священника промолчали, отделавшись сердитыми взглядами и осенив себя на всякий случай крестным знамением.

А вот Кортес, так и буравя меня своими ястребиными глазами, заявил:

— Пожалуй, я ошибся, сравнив тебя с идальго, грандом или придворным. Но, однако, тебя стоит запомнить. И уж будь уверен, я тебя не забуду.

На следующее утро, когда наш отряд собирался в дорогу, Ке-Малинали пришла и властно поманила меня, давая понять, что хочет поговорить наедине. Я нарочно подольше потянул время, а когда наконец подошел к ней, то сказал:

— Интересно послушать, что у тебя на уме, Первая Трава.

— Изволь больше никогда не называть меня этим рабским именем. Обращайся ко мне или Малинцин, или, если угодно, донья Марина. Меня крестили и при крещении дали имя в честь испанской святой Маргариты Марины. Для тебя это, может быть, ничего и не значит, но очень советую оказывать мне подобающее уважение, ибо капитан Кортес высоко ценит меня, а он скор на расправу, когда сталкивается с дерзостью.

В таком случае, — холодно отозвался я, — советую тебе спать поближе к твоему капитану Кортесу, ибо стоит мне Шепнуть словечко, и любой тотонак, едва ты ночью уснешь, с готовностью пырнет тебя ножом под ребра. Ты осмеливаться дерзко говорить с настоящим господином, который получил «цин» за заслуги и от законного правителя. Учти, рабыня, что своими сказками о якобы знатном происхождении ты можешь дурачить только белых людей. Ты можецц, даже понравиться им, выкрасив волосы, словно маатиме. Но твой собственный народ видит тебя насквозь — такой, какая ты есть. Рыжеволосой шлюхой, продавшей захватчику Кортесу не только свое тело, но и нечто большее.

Это задело девушку, и она попыталась высказаться в свою защиту.

— Я не сплю с капитаном Кортесом, я служу ему только как переводчица. Вождь Табаско подарил нас белым людям, и всех двадцать индейских женщин они распределили между собой. Меня отдали вон тому человеку. — Она указала на одного из ужинавших с нами командиров. — Его зовут Алонсо.

— И он тебе нравится? — сухо осведомился я. — Насколько мне помнится по первой встрече, ты выказывала пренебрежение к мужчинам и к тому, как они используют женщин.

— Я могу изобразить что угодно, — сказала Ке-Малинали. — Что угодно, лишь бы добиться своей цели!