Ацтек

Как и предусмотрено каноническим законом, в следующее воскресенье состоялось официальное и публичное объявление приговора. Хуана Дамаскино доставили из темницы и вывели на середину большой площади, где было предписано собраться всем христианам города. Посему помимо великого множества индейцев присутствовали духовные лица из всех конгрегаций, а также представители городских властей и светского правосудия, включая распорядителя, отвечающего за auto de fé[59]. Хуан Дамаскино был облачен в san-benito[60], а на голове его красовалась coroza[61] – соломенная корона позора. Сопровождал его брат Гаспар де Гайана, несший большой крест.

Для представителей Святой Инквизиции на площади был сооружен помост, с какового наш главный альгвазил огласил перед толпой официальный перечень вменяемых грешнику в вину преступлений, предъявленных ему обвинений и вердикт суда, что было также повторено на языке науатль нашим переводчиком Алонсо де Молина для присутствующих индейцев. Затем мы как Апостолический Инквизитор провели sermo generalis[62], передав признанного виновным грешника в руки мирских властей и сопроводив это обычной в таких случаях просьбой к этим властям – проявить милосердие, исполняя debita animadversione[63]: «Мы вынуждены были признать дона Хуана Дамаскино закоренелым еретиком и объявляем оного таковым. Мы вынуждены были признать его заслуживающим кары, но сейчас, передавая его для осуществления наказания в руки мирских властей и правосудия этого города, просим названные власти обойтись с ним снисходительно и проявить милосердие!»

Потом мы обратились уже непосредственно к Хуану Дамаскино с подобающей по канону и уставу последней просьбой – отречься от злокозненных заблуждений, каковое отречение дарует ему милость быстрой смерти от удушения гарротой, прежде чем его тело будет предано огню. Ацтек, однако, проявил упорство и с обычной своей дерзкой улыбкой заявил: «Ваше преосвященство, как-то раз, еще малым ребенком, я дал себе слово, что если буду однажды избран для Цветочной Смерти, пусть даже и на чужеземном алтаре, я умру так, чтобы своей смертью не посрамить своей жизни!»