Атташе (СИ)

Я очумело тряс головой и пытался вытянуть из левого предплечья толстенную щепку. Наконец, это удалось, и я туго перемотал руку платком — обрабатывать рану будем потом, позже! У меня имелись револьвер и дробовик — и , черт побери, намерения поучаствовать в абордаже. То, что тактика натальских рейдеров направлена на захват груза и уничтожение экипажа, а не на утопление корабля — это уже стало понятно, и эффективность такой методы не вызывала сомнения. Но каким будет абордаж в исполнении лучших стрелков мира?

Они не стали цепляться "кошками" за борт и притягивать корабли друг к другу, учитывая тот факт, что "Ярдин" был почти на три метра выше "Малышки". Пока стрелки с мачт держали под прицелом выходы на палубу, наши матросы протянули длинную широкую доску со штырем на конце и перекинули ее на бак парохода.

Это напоминало картинки античного "ворона" — приспособления эпохи пунических войн. И первым по этому "ворону" на "Ярдин" вломился Тесфайе с топором, за ним — Эш с двуствольной лупарой и полдюжины гемайнов с винтовками. Я оказался последним — слишком долго провозился с чертовой щепкой, и, балансируя локтями, тоже перебежал на пароход и укрылся на баке за какими-то тюками.

Практичность седобородых стрелков и тут дала о себе знать. Они не стали продвигаться по палубе, не выпустив по пуле в каждого федералиста — и наплевать, шевелился или нет. Надстройка была изрешечена выстрелами из "пом-пома", но кто-то все-таки появился в окне — чтобы рухнуть внутрь с размозженным черепом. Такая участь постигла и второго, сунувшегося из двери с револьвером в руках.

— Эй, там! — крикнул один из наших стрелков — Клаас его звали, — Там, в трюме! Вы, безбожники, дети дьявола, если не сдадитесь, я попрошу моего большого черного друга — и он зашвырнет в вентиляцию динамитную шашку. Или две... А потом — в самую трубу! Сдавайтесь!

— Поцелуй меня в сраку, сепаратистская свинья! Если вы не уберетесь с палубы — я взорву крюйт-камеру! — раздался злобный голос из трюма, — Будь я проклят, если отдам вам корабль, свинособаки! У нас тут одни дагонцы в кочегарке, чтоб вы знали!

— Дэрьмо, — сказал Эш, — Дагонцы савсэм злые. Может, они и сдэлают это, а?

Все переглядывались растерянно. Ситуация была патовая. И тут меня осенило!

— Так, а где тут вентиляция?

Клаас ткнул пальцем в изогнутую трубу, торчащую из палубы на шкафуте.

— Прикройте меня, ладно?

Аккуратно отложив дробовик, я сунул руку за пазуху, и — вуаля! Та самая заветная трубочка Пьянкова-Питкевича была на месте! На цыпочках подобравшись к вентиляции, я показал рукой международный жест, означающий "говорите что-нибудь", и сунул трубку в вентиляцию.

— Йа, йа! — закричал Клаас, — Мы поняли! Vat dit rustig! Успокойтесь там... Мы отходим на шхуну.

Я задержал дыхание, и струя газа ударила в вентиляцию.

— А-а-а-а, — раздался невнятный звук откуда-то снизу, а потом звук удара — как будто упало тело.

Тесфайе мигом метнулся к люку в трюм и ввинтил в него свое мощное тело. Через мгновенье внутри загрохотало, а потом Тес снова вылетел наружу — с динамитной шашкой в руках, из которой торчал тлеющий бикфордов шнур. Очень короткий шнур!

Огромный абиссинец вдруг выпучил глаза, зевнул и обрушился на палубу. Динамит покатился прямо мне под ноги, и я, не соображая, что делаю, пнул его носком ботинка изо всех сил, отправляя за борт. Никогда не увлекался футболом — но получилось неплохо. Взрыв прозвучал у самой поверхности воды, метрах в десяти от "Ярдина".

— Что с ним? — поинтересовался Клаас, подходя к абиссинцу.

— Спит, — ответил я и почесал бровь.

Глаз у меня дергался.

Вторая часть XVII ГУТАЛИН

Люди останавливались, перешептывались, качали головами. Казалось бы — что тут такого? Ну — надпись. Ну, на главной площади Гертона. Мало ли что народ пишет? Но нервозность в городе нарастала, и народ начинал верить во что угодно: в черного шамана-прорицателя, в проклятье Сан-Риольской ведьмы и в негаснущие надписи — тоже.

"БУДЕТ ГОРЕТЬ ЗЕМЛЯ ПОД НОГАМИ УБИЙЦ ГОРОДА РОЗ!" — вот что провозглашала надпись на площади. Она горела бездымным, потусторонним огнем, потушить который было невозможно. Пытались затоптать — и в ужасе сдергивали с ног сапоги и штиблеты, стеная от жутких ожогов, пытались залить из брандспойта — ни черта не получалось.

— А я говорил, говорил! Добром это не кончится! Неча было в Риоль идти. Нужно было это зурбаганцам — пускай сами бы кровь там и проливали! Сколько добрых гертонцев сложили головы при осаде? И сколько еще сгинет в вельде... — ворчал кто-то.

— Молчи, старый! А радиоприемник тебе племяш откуда припер? Не из Риоля ли? Молчишь? Вот и молчи! — возражали ему.

— Вчера шаман под окнами ходил, говорил, что город наш и сынов его ждут беды страшные, скрежет зубовный и великий понос! — охала дебелая тетка.

— Ну, какой понос, Марта?! Какой еще понос? Может — поношение?

— А не всё ли равно? Едино — ничего хорошего... И спички подорожали, и соль. А шаман — он врать не станет! Я видала, как он одним махом поднял на ноги всех хромых и расслабленных на Блошином рынке! Силу имеет!