Здесь, в гондоле, было довольно тепло, горело электрическое освещение, и, если не всматриваться в толстое стекло иллюминатора, вполне можно было представить себе, что находишься на исследовательском корабле посреди моря: такое же сочетание компактности и уюта, как на «Гленарване». Мягкие диванчики, большой стол из массива, навигационные приборы, карты, глобус, книги, оружие по стенам… Наугад я выбрал с полки один из томов с потертым корешком.
Сан-Риоль, Гертон, Лисс, Дагон, Зурбаган. Эти города были мне знакомы. Я успел побывать там, прочувствовать их, понять, чем дышат их жители. Выжатый досуха, уничтоженный Сан-Риоль, от которого практически ничего не осталось. Необузданный, импульсивный, суеверный Гертон, полный предрассудков и молодой, клокочущей мощи. Веселый и беспечный Лисс со знаменитой гаванью, в которой тесно от парусных судов, с бесконечными карнавалами — даже во время войны — и Каперной, вотчиной президента Грэя и его загадочной супруги. Дагон — мрачный, грязный, грохочущий машинами и изрыгающий пламя и дым из труб. И синий Зурбаган — яростное, пылающее сердце Федерации.
Я глянул на обложку книги, которую вытянул с полки в кают-кампании и хмыкнул: «Балиан Д'Ибеллин, рыцарь.» Автор — некто Юрий Семецкий. Привет из Серебряного века? Что-то читал из его творчества, ну, и биографию этого Семецкого — тоже. Странный был человек: разродился в течение трех лет дюжиной отменных исторических романов про пиратов, гладиаторов, рыцарей, храбрых горцев и туземцев Сипанги, добился чуть ли не мировой славы, его перевели не то на пять, не то на семь языков — и умер при таинственных обстоятельствах. Волей-неволей на ум пришли слова Пьянкова-Питкевича о «пророках»… Может, Семецкий — один из них?
— Поспать вам надо, вашбродь! — сказал Кузьма, входя в открытую дверь, — Планирование — это, конечно, первейшее дело, но зачем нам нужен командир, у которого ум за разум заходит от недосыпа? Вот я у баталёра полстакана рому для вас ангажировал, выпейте — и ложитесь. Утро вечера мудренее!
Ром? Пусть будет ром. Действительно, что-то меня уже не в ту степь несет… Тем более, основные моменты я уже продумал, а остальное можно было решить только на месте. Так что подшивки газет, справочники, книги и карты отправились на полку, ром — прямо в желудок, а я — в свою каюту под присмотром заботливого преторианца.
Утро оказалось ни разу не мудренее вечера. Мои самые худшие опасения подтвердились. Разве что вместо тьмы кромешной брезжил рассвет, и вместо того, чтобы обвязать меня веревкой поперек туловища — усадили в специальную корзину, довольно удобную и вместительную. Трос гудел и слегка раскачивался, студеный ветер завывал, норовя забраться за воротник, в рукава, под рубаху. Я обливался холодным потом, вцепившись руками в борта. Шутка ли — двадцать саженей? Ежели с такой высоты сверзишься — что вода, что гранит, всё едино будет!
Пользуясь почти полным отсутствием ветра, гигантский воздушный корабль завис над океанской гладью и спускал нас и груз — по очереди. Арис и Кузьма уже были внизу, а я провозился со своими драгоценными смертоубийственными гостинцами, проверяя и перепроверяя крепежи и упаковку, и всячески пытаясь отсрочить момент путешествия в этой чертовой корзине. Но — дальше тянуть было некуда, и потому теперь я со страхом ожидал, что или трос оборвется, или дно провалится — и состоится трагический полет вниз одного несчастного поручика. Обошлось.
— Масса, давай руку! — прогудел знакомый бас, и я с удивлением и радостью обнаружил пред своими очами Тесфайе, который протягивал мне свою крепкую черную ладонь.
С Тесом мне было и море по колено, так что, взбодрившись, я выпрыгнул из корзины на палубу ожидавшего нас кораблика и быстро-быстро достал из корзины свой небогатый скарб — «сидор» с одеждой и оружие. Остальное имущество уже утащили в трюм.
— Мистер Фахнерт! — я был чертовски счастлив, что старый капитан жив и еще в строю!
— Капитан Фахнерт, на секундочку, — морской волк дернул себя за козырек фуражки, а потом, не чинясь, подошел, и мы обнялись.