Атташе

На мой вопрос о доверии полковник Васин ответил утвердительно. Вообще — заполучить человека такого масштаба в нашей непростой ситуации было удачей поистине сверхъестественной. На ходу перекусывая сухарем и ломтиками билтонга, он живо провел ревизию бронепоезда, организовал орудийные расчеты, поставил стрелков к амбразурам, выделил три смены кочегаров… А когда всё наладилось, полковник спросил:

— Это ничего, что я раскомандовался? Вы здесь главный…

— Ради всего святого, если продолжите в том же духе — очень меня обяжете! У вас отменно получается, дисциплина — железная, цели у нас — общие. Командуйте, полковник! Я тоже — в вашем полном распоряжении! — никогда не страдал манией величия и корчить из себя важную шишку не собирался.

Ну да, старший военный советник. Ну да — атташе. Но жить-то хочется!

Мы мчали со скоростью сорок или пятьдесят верст в час по вельду, по той самой ветке на Арлингтон, обгоняя новости. Еще бы: телеграфные станции расстреливались из орудий и пулеметов, мосты подрывались связками гранат или опять же — прицельными выстрелами из орудий.

Аэропланов наши наблюдатели не видели, а больше ни один вид транспорта обогнать нас просто не мог. Автомобили? Не смешно: газогенераторные грузовички дагонских гренадеров перегрелись бы через час-другой такой гонки. О лошадях и говорить не приходится — конкуренцию паровой машине кавалерия может составить только на коротких дистанциях.

Оставались радиостанции, но, наверное, мощных передатчиков в вельд пока не завезли, а радиуса действия имеющихся в распоряжении полевых частей — не хватало. Так что колеса стучали, рельсы — гудели, дым из трубы головного бронированного паровоза возносился к небесам.

* * *

Пользуясь минутной передышкой, я устроился в тамбуре президентского вагона на какой-то куче тряпья, которая раньше была бархатными портьерами, и приготовился предаться греху тайноядения, а по-простому — съесть конфету и запить коньяком из фляжечки. Совершенно по-детски я стащил из хрустальной вазочки в вагоне обернутый в фольгу орехово-шоколадный шарик, и теперь мой рот наполнялся слюной при мысли о том, что вот сейчас, вот-вот… Уже и крышечку отвинтил, и фольгой пошуршал, как вдруг в полумраке тамбура раздался негромкий голос:

— Гутен абенд.

Я сразу узнал этого тевтона, и моя рука тут же оказалась в кармане, нащупывая рукоять револьвера. Ну да, лицо у него было непримечательное, белесое, типично-нордическое. И вместо клетчатого костюма на нем подобно мешку висела полосатая роба, но зато остались характерный холодный взгляд — точно такой же, как у Ариса, упрямый подбородок и мертвенные интонации — типичный «молчи-молчи». Я виделся с ним в «Астории», когда отгружал некие металлические изделия в качестве гуманитарной помощи для гемайнов, еще во время приснопамятного фестиваля в Зурбагане. И вот теперь — он был тут, на расстоянии вытянутой руки от меня. И, кажется, намеревался задать мне несколько вопросов.

— И вам добрейшего вечера, герр…

— Мюллер.

Конечно же, Мюллер! А у лаймов — Браун, а в Арелате — Мартен, на Аппенинах — Росси, в Империи — Иванов, у ляхов — Ковальски… Видали мы таких Мюллеров.

— Так что, герр Мюллер, погода нам нынче благоволит, не находите? Тучки на небе, солнышко не припекает, а то ведь в этой консервной банке, да при здешней жаре…

— Генух! — рявкнул он, — Хватит! Вы знаете, о чем будет разговор. О «Голиафе» и герре Герлихе.

Ну да, я знал. А потому покрепче сжал рукоять револьвера и кивнул:

— Спрашивайте.

— Вы виделись? Что произошло?

— Теракт сипангских анархистов. Герр Герлих сумел предупредить меня о нем, через надежных матросов, которые были ему чем-то обязаны. Не знаю, по какой причине он это сделал — может быть, из личной симпатии или руководствуясь иными соображениями… Так или иначе, мне удалось убраться с лайнера за считанные минуты до взрыва.

— Вы бросили его?

— Он погиб раньше, при обстоятельствах весьма загадочных. Так или иначе — детали этой трагедии нынче скрыты под толщей вод. Я обязан герру Герлиху жизнью и надеюсь отыскать его близких, чтобы выразить свою признательность и соболезнования об утрате…

— Он был командором тайного капитула, у него не было близких — кроме братьев по Ордену, — эта манера говорить безжизненным голосом откровенно бесила.

Они с Арисом точно нашли бы общий язык, или, скорее, прикончили бы друг друга. Я видел блеск стали в его руках — Мюллер зачем-то вооружился кинжалом, прежде чем идти сюда. Черт знает, какая подготовка у этого типа… Но навыки стрельбы через карман я не растерял, и точно бы успел нашпиговать его пулями, решись тевтон напасть на меня. Напасть он не решился, а вот задать еще один вопрос — да:

— Герр Герлих не просил вас передать посылку, пакет…

— Ничего не просил. Мы столкнулись у трапа, когда он взошел на борт, а потом среди ночи ко мне в иллюминатор постучал матрос с предупреждениями. Вот и всё наше общение.