Аттестат зрелости

Яковлева. Полк проходил через сожженную артиллерийским огнем деревушку. Командир разрешил привал. Заснули бойцы, а командир присел на пороге и разложил на коленях карту. Вдруг слышит, к нему кто-то подходит. Поднял голову — стоит перед ним старик.

«Ты, что ль, командиром будешь?»

«Я, — отвечает командир, — а ты что хочешь?»

«Спросить тебя хочу, долго ли вы еще отступать будете?»

Побледнел командир. Подняли головы проснувшиеся бойцы, стали прислушиваться.

«Где же это видано, — продолжал старик, — где же это видано, чтобы русские от немцев бегали? Эх, вы, вояки! Этак и до Москвы недалеко!.. Совсем, что ли, уходите?»

«Вернемся, отец, слово солдата даю, что вернемся!»

Махнул старик рукой и ушел. И все боялись на командира взглянуть. Слышали, как дышит он прерывисто, словно больной.

В класс вбегает шестиклассник.

Шестиклассник. Вы что, звонка не слышали?

Ваня и Гера. Закрой дверь. Марш отсюда!

Шестиклассник убегает.

Яковлева. Прошло три года. Командир, умелый и бесстрашный воин, получил звание генерала, стал Героем Советского Союза. Но никогда не забывал он о старике. Как задумается, помрачнеет, так уж все знают — старика вспомнил. К этому времени силы гитлеровской армии были сломлены. Наши войска одерживали победу за победой. И довелось нашей дивизии освобождать это самое село. Командир тотчас же отправился искать старика. Выходит наш дед, оборванный, одряхлевший… Смотрит на командира, не узнает.

«Сынки мои, сынки мои…»— бормочет, и слезы по щекам.

«Помнишь, ты спрашивал меня вот тут, на этом самом месте, долго ли мы отступать будем? — говорит генерал. — Я тебе тогда сказал, что вернемся, и ты не поверил. А мы вот, здесь, пришли!»

Обнял его старик.

«Героем ты стал, — говорит. — Наград-то у тебя, наград!.. Дай же и я тебя награжу!.» — и приколол к груди генерала четыре Георгиевских креста.

«Прими от полного георгиевского кавалера честную солдатскую награду».

Смотрю я, а у нашего генерала на глазах слезы.

«Великое тебе спасибо, отец!»

Валентин(вставая). Антонина Николаевна!

Мальчики дергают его сзади.

Пусти, я серьезно… Антонина Николаевна, разве вы были на фронте?

Яковлева. Да. Была. Вы свободны, ребята. (Садится к столу и записывает в журнал.)

Мальчики, взволнованные рассказом, прощаются с Яковлевой и выходят из класса.

Валентин(задерживаясь). Одну минутку, Антонина Николаевна…

Яковлева. Да?

Валентин. Я понимаю, вы должны презирать меня… Я очень перед вами… видите, тогда я шел извиняться… А сейчас я потому, что мне очень стыдно.

Яковлева. Листовский…

Валентин. Только, пожалуйста, не перебивайте! А то кто-нибудь войдет, и я не успею сказать… (Держит дверь, которую снаружи дергают.) Я хочу сказать вам. Конечно, я виноват… меня забавляло… что вы так смущались, вспыхивали… Я не сразу сообразил, что это подло… Вы очень хорошая учительница, все ребята так говорят, и вот посмотрите, вас будут любить так же, как и Бориса Ивановича. Я вас огорчил. Нет, не то. Я вас оскорбил. Простите от всего сердца.

Яковлева. Хорошо, Листовский.

Валентин. Простите и никому не рассказывайте. Я не хочу, чтобы они подумали… ну, словом, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал.

Яковлева. Разве это стыдно?

Валентин. Нет, но я хочу, чтобы вы поняли, что я сам, сам прошу прощения, потому что не могу иначе, а не потому, что меня заставили.

Яковлева. Хорошо. Я никому не скажу. От всего сердца желаю вам быть всегда таким искренним, простым и честным, как сейчас. (Протягивает Валентину руку.)

Валентин(пожимая ей руку). Спасибо.

Яковлева выходит и встречается с входящей Тамарой. Вслед за Тамарой входит Женя. Валентин уходит.

Тамара. Костров звонил. Придет на собрание.

Женя. Придет?

Тамара. Придет. И это очень хорошо. Пусть Валентин почувствует, насколько это серьезно. Жаль, что директора не будет, в горком вызвали. Физик придет.

Женя. Иван Сергеевич?

Тамара. Да. Борис Иванович тоже обещал прийти.

Женя. Вот это уж вряд ли: он опять себя плохо чувствует. Значит, Костров обязательно будет?

Тамара. Обязательно. А что это вас так занимает?

Женя. Валентину будет тяжело. Вы не представляете, какой он самолюбивый.

Тамара. Самовлюбленный, хотите вы сказать. Дружба, Женя, не в том, чтобы покрывать пороки друга, а в том, чтобы их исправлять.

Женя. Простите, Тамара, но менторский тон на меня мало действует.

Тамара. Эх, Женя, при чем тут менторский. Вы, как секретарь комитета и друг, постарались бы больше влиять на Валентина, а то ведь распустился он до невозможности. И что вы с ним носитесь?