Аттические ночи. Книги I - X

(1) Когда мы были у учителей в Афинах, Герод Аттик, [52] муж и в греческом красноречии одаренный, и звания консуляра [53] удостоенный, часто приглашал меня со славнейшим мужем [54] Сервилианом и тех многих иных из нас, кто приезжал в Грецию из Рима для получения образования, на пригородные виллы. (2) И когда гостили мы у него на вилле в Кефисии, [55] то и в летнее время года, и в самый жаркий период осени мы скрывались от неудобств жары в тени огромных рощ, в длинных аллеях для прогулок с мягкой почвой, в зданиях, приносящих прохладу, в чистых, полных водой и освещенных со всех сторон банях, и в очаровательной обстановке всей вообще виллы, где звенели повсюду воды и [голоса] птиц. (3) Был там же вместе с нами юноша, последователь, по его собственным словам, стоической школы философии, [56] но слишком говорливый и легкомысленный. (4) В застольных беседах, обыкновенно происходивших после трапезы, он неоднократно высказывал — неуместным и нелепым образом — многочисленные, чрезмерно длинные суждения <о> [57] философских учениях, и заявлял, что кроме него одного, грубы и неотесанны все прочие, как-то: виднейшие из владеющих аттическим наречием, [58] и все, кто облачается в тогу, и всякий вообще носитель латинского имени, [59] — а тем временем гремел не вполне понятными словами, хитросплетениями силлогизмов и диалектических софизмов, говоря, что никто, кроме него, не в состоянии разрешить кириеонтов (κυριεύοντες), исихазмов (η̉συχάζοντες) и соритов (σωρείτες) [60] и других такого рода головоломок. Что же касается этического учения, природы человеческого разума, происхождения добродетелей и их свойств и границ, или, наоборот, вреда, болезней и эпидемий, пороков и порчи душ, то, по его утверждению, все это никем другим не было исследовано, изучено и обдумано лучше, чем им. (5) Он полагал, что муками, страданиями тела и опасностями, угрожающими смертью, не нарушается и не уменьшается образ и состояние счастливой жизни, которого он, по собственному мнению, достиг, а безмятежность лица и всего облика стоика также не может быть омрачена какой-либо неприятностью.

(6) Между тем как он раздувал эти пустые похвальбы и уже все жаждали окончания, и, измученные, почувствовали отвращение к его словам, Герод, прибегнув, по своему обыкновению, к греческому языку, сказал: «Позволь, о величайший из философов, поскольку ответить тебе мы, которых ты называешь невеждами, не в состоянии, прочитать вслух из книги то, что думал и высказал величайший из стоиков, Эпиктет, [61] о подобном вашем хвастовстве» и велел принести первую [62] книгу «Бесед Эпиктета», составленных Аррианом; [63] в ней этот достоуважаемый старец по делу порицал юнцов, которые, не заботясь о полезном и подобающем, но болтая о вздорных теоремах и комментариях к детским упражнениям, называют себя стоиками.

(7) Поэтому из принесенной книги было прочитано то, что я привел [ниже]; этими словами Эпиктет сурово и вместе с тем остроумно провел различение и размежевание между [образом] истинного и искреннего стоика — который, без сомнения, должен возвышаться над всеми помехами (α̉κώλυτος), быть непринужденным (α̉νανάγκοστος), несвязанным (α̉παραπόδιστος), свободным (ε̉λεύθερος), богатым (εύπορων), счастливым (εύδαιμονών), — и прочей толпой негодных людей, которые именуют себя стоиками, и, опустив темный туман слов и хитростей перед глазами слушателей, искажают имя священнейшего учения. [64]

(8) «Скажи мне о благе и зле. Слушай:

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов. [65]

(9) Среди существующего одно — благо, другое — зло, третье — безразлично [к тому и другому]. [66] Благо же — это, конечно, добродетели и то, что к ним причастно; зло — это пороки и причастное им; безразличное же — это то, [что] между ними: богатство, здоровье, жизнь, смерть, наслаждение, страдание. (10) — Откуда ты знаешь? — Гелланик говорит в „Египетской истории“. [67] В самом деле, какая разница — сказать ли это или то, что Диоген; [68] [говорит] в „Этике“, или Хрисипп, [69] или Клеанф? [70] Итак, проверил ли ты что-либо из этого и составил ли свое собственное мнение? (11) Укажи, как ты обычно переносишь бурю на корабле: вспомнишь ли ты об этом разделении, когда захлопают паруса и ты вскрикнешь? А если какой-нибудь бездельник, встав перед тобой, произнесет: „Скажи мне, во имя богов, что ты недавно говорил, не является ли кораблекрушение каким-либо злом или же чем-либо, причастным злу?“ Разве не бросился бы ты на него с палкой? Так что нам до тебя, человек? Мы погибаем, а ты, придя, забавляешься. (12) Если же Цезарь вызовет тебя как обвиняемого ***». [71]

(13) Услышав это, заносчивый юнец замолчал, словно бы все это было сказано не Эпиктетом [в отношении] каких-то других [людей], но Геродом [в отношении] его самого.

Глава 3