Аттические ночи. Книги XI - XX

(19) Дело в том, что по-латински будет правильно сказать hie peccatus в смысле рессаtiо (порочность). [359] Точно так же hie incestus означает не того, кто совершил кровосмешение, а то, что совершилось, [360] и большинство древних авторов называли hie tributus (эта подать) [361] то, что мы именуем tributum. Также говорят hie allegatus (это наущение) [362] и hic arbitrates (эта воля) [363] <вместо allegatio> [364] и arbitratio; соблюдая это правило, мы и говорим arbitrate (по решению), allegatu mео (по моему наущению). (20) Таким образом, он сказал in manifesto peccatu, так же как древние говорили in manifesto incestu (в явном кровосмешении), не потому, что сказать peccato было бы не по-латински, но вследствие того, что поставленное в этом месте [слово] более изящно и нежно для уха.

(21) Так же и Лукреций, [365] приспосабливаясь к требованиям слуха, употребил слово funis (веревка, канат) в женском роде в следующих стихах:

Haut [366]

opinor, enim mortalia saecula superneAurea de caelo demisit funis in arva.
(Вовсе, как думаю я, не цепь золотая спустила
С неба далеких высот на поля поколения смертных). [367]
Хотя можно было бы сказать более привычным способом с сохранением метра:
Aureus е caelo demisit funis in arva. [368]

(22) Цицерон поступил точно так же, назвав жриц antistitae, вместо того чтобы по грамматическому правилу [употребить] форму мужского рода antistites. Дело в том, что, хотя он обычно отвергал редкие слова древних авторов, в данном случае, наслаждаясь звучанием этого окончания, он сказал: „Жрицы Цереры и ее храма настоятельницы (antistitae)“. [369] (23) Доходило до того, что [иные писатели при выборе] некоторых [слов] следовали не правилам словесности и не речевому обиходу, но одному лишь слуху, оценивая слова по музыкальности их [звучания]. (24) „Не знаю, — сказал тот же Цицерон, когда писал о ритмичной и хорошо организованной прозе, — что за уши у тех, кто этого не чувствует, да и что в этих людях сходного с человеческим“. [370]

(25) Ведь древние грамматики давно уже особо отметили у Гомера, что хотя в одном месте он сказал κολοιοὺς τε ψηράς τε („галок или скворцов“), [371] в другом он использует не ψηρω̃ν, а ψαρω̃ν.

Τω̃ν δ' ω̉ς те ψαρω̃ν νέφος 'άρχεται η̉έ κολοιω̃ν.
(И как туча скворцов или галок испуганных мчится). [372]

[Он поступил так], следуя не общему [правилу], но в соответствии с благозвучием, подобающим каждому случаю, ибо если поставить одно на место другого, то в обоих случаях звучание сделается менее приятным.

Глава 22

Слова ритора Тита Кастриция о неподобающей одежде и обуви, адресованные юным ученикам

(1) Тит Кастриций, [373] знаток риторической науки, который был в Риме первым среди ораторов и преподавателей, человек очень авторитетный и значительный, а также весьма уважаемый божественным Адрианом за свой образ жизни и знание литературы, однажды в моем присутствии — ведь я у него учился, — увидев, что некоторые из его учеников, принадлежащих к сенаторскому сословию, одеты в праздничный день в туники [374] и лацерны [375] и обуты в галльские сандалии, сказал: „Я вообще-то предпочел бы видеть вас одетыми в тогу; если же вам это в тягость, по крайней мере, подпоясанными и в пенуле. [376] Но если подобное ваше одеяние простительно, так как многие его носят, то прогуливаться по городским улицам обутыми в сандалии, [377] вам, сенаторам римского народа, никоим образом не подобает, — не в меньшей степени, чем тому, кому Марк Туллий поставил [это] в укор как постыдный поступок“. [378]