Аттила

-- Выскажись, господин, -- наконец, после долгого молчания произнес он. -- Ты чувствуешь в этом потребность. Я знаю это... Ты уже обдумал все свои тайные намерения, и теперь тебя мучит желание высказать их. Говори же! Хелхаль -- твой верный слуга. 'Аттила глубоко вздохнул.

-- Ты прав, старик, -- сказал он, -- ты всегда угадываешь меня. Да, я скажу тебе все. Но прежде, чем мы будем обсуждать планы на будущее, я должен вернуться к прошедшему: только оно пояснит тебе настоящее, из которого вытекает будущее. Придвинься ближе, Хелхаль: то, что ты услышишь, не должно быть произнесено громко. Я введу тебя в тайник моей души. Высказаться наконец -- это наслаждение! И кому мог бы я довериться? Для женщины такие мысли недоступны. Сыновья мои слишком юны. Брат...

Он вздрогнул и умолк.

-- У тебя нет брата, господин, -- произнес старик, со страхом взглянув на него. -- Уже давно князь Бледа...

-- Умер. С тех пор мне часто было почти жаль, что он... умер. Но нет! Смерть его была неизбежна.

-- И он умер, -- повторил Хелхаль, опуская глаза.

-- Нет, старик, -- резко вскричал Аттила, -- он не умер! Я убил его вот этой рукой, -- тихо добавил он, протягивая правую руку.

-- Ты говоришь это, -- отвечал Хелхаль.

-- Мне нравится, -- продолжал Аттила, помолчав, -- что ты не лицемеришь. Так ты знал об этом?

-- Знал.

-- А гунны?

-- Они тоже знают.

-- Они это мне... простили?

-- Разве ты слышал когда-нибудь хоть один упрек? Ты сделал это, значит, это было неизбежно.

-- Да, необходимо для исполнения воли Бога мщения. Сейчас ты увидишь. Слушай!

-- Я слушаю, -- сказал Хелхаль.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ты знаешь, -- начал Аттила, -- что после смерти отца... Ужасно вспомнить его плавающим в своей крови...

-- Да! А та женщина... -- заметил, задрожав, Хелхаль.

-- Замолчи! -- приказал Аттила. -- Если гунны узнают об этом когда-нибудь...

Но старик, как бы под чарами тайного ужаса, более сильного, чем страх перед его господином, продолжал:

-- Женщина! С обнаженным ножом! Старая сарматская ведьма! С ножа капала его кровь, а она размахивала им над своей головой и кричала: "Он распял моего невинного внука! Но бабка отомстила за него! " Старуха убила моего господина, повелителя гуннов! -- Хелхаль застонал.

-- Замолчи, говорю тебе!

-- Но ведь они знают это! Хотя вы, двое сыновей, приказали умертвить всех свидетелей, но многие из невинных жертв успели сказать своим палачам, за что они осуждены на смерть. А палачи рассказали другим. Так и я узнал об этом по возвращении из похода на яцигов.

-- Большое несчастье, что это известно гуннам. Они слепо верят в свои предрассудки.

-- Это не предрассудок, -- ответил Хелхаль, -- ничто не может быть справедливо.

Аттила пожал плечами.

-- Не сомневайся сам, -- продолжал старик, -- и не подрывай народных верований, которых, как я с горестью убедился, ты не придерживаешься с такой же строгостью, как твои предки.

-- Ты заблуждаешься. Я верю в бога войны, бога мщения, вложившего в мои руки свой собственный меч. Я верю предсказаниям наших жрецов, гадающих на дымящейся крови наших пленников. В особенности, -- с усмешкой прибавил он, -- когда они предсказывают мне счастье и победу!

-- Это значит, -- возразил старик, -- что из всех завещанных нам предками верований тебе годятся только те, которые благоприятны для тебя. Берегись! Боги не позволяют смеяться над собою!

-- Ты угрожаешь, -- спокойно, но приподняв голову, произнес Аттила. -Забыл ты с кем говоришь, старик?

-- Не забыл: я говорю с Аттилой, перед которым трепещет мир, но не боги и не Хелхаль. Хелхаль сажал тебя малюткой на коня, учил тебя сжимать кулачок и наперегонки бегал рядом с твоей беленькой лошадкой, а когда мальчуган раз свалился с нее на всем скаку, Хелхаль подхватил мальчугана вот этими руками. Пока Хелхаль жив, он будет говорить тебе правду.

-- Ты знаешь, я могу выносить ее.

-- Часто. Но не всегда. Твой ум подобен плохо прирученному степному волку. Великодушие твое -- свободно привязанный намордник. Вздумается хищному зверю сбросить его, и...

-- Да, да, -- тихо произнес Аттила, -- самые разумные усилия духа не могут сразу уничтожить врожденную дикость, наследие многих поколений. Но будь справедлив ко мне, старик, подумай: тысячи народов покорны моему бичу; бесчисленные боги, в которых они веруют. Гунн, христианин, еврей, германец, римлянин -- каждый клянется, что его бог -- единый, истинный. Что должен делать я, властитель всех этих народов? Должен ли я верить во всех их богов, из которых один исключает другого? Или лучше не верить ни в одного?

Хелхаль сделал движение ужаса.

-- Или должен я выбрать то, что мне больше всего нравится и во что я могу верить без притворства и самообмана? Я так и делаю. Прежде всего я верю в самого себя и в мою звезду, а затем в того, кто послал меня на землю, в бога мщения и войны.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Старик успокоился и с воодушевлением взглянул в его лицо.

-- А твои гунны и Хелхаль верят в тебя еще больше, чем ты сам! -вскричал он. -- Больше, чем в предания предков! И доказательством служит именно то, о чем мы только что говорили.

-- Что ты хочешь сказать?