Аттила

-- Ну ведь ты знаешь, -- понизив голос, продолжал старик, -- что из трупа убитого женщиною человека исходит гибель и несчастие на всех окружающих, и гунны бегут от таких мертвых, как от чумы. И тебе должно быть также известно, что по нашему древнему верованию проклятие падает не только на убитого женщиною, но и на его сыновей! И несмотря на это все верят в тебя!

Аттила плотнее закутался в свой широкий плащ и съежился, точно от внезапного холода.

-- Но ведь одного сына проклятие уже постигло, -- заметил он, -неужели и другой не избегнет его? Нет! Предопределение уже исполнилось, рок удовлетворен. Я в безопасности... -- Аттила на мгновение закрыл глаза, но затем снова серьезно продолжал.

-- Впрочем, оставим это. Я расскажу тебе о смерти Бледы. После раздела отцовского царства на две равные части, в течение нескольких лет мы управляли нашими государствами согласно, сохраняя мир с соседями и удачно отражая единичные набеги неприятеля. Но при таком порядке вещей могущество и военная сила гуннов быстро умалялись. Тщетно подстрекал я брата к войне с Византией, Равенной или готами. Он пропускал все удобные для нашего вмешательства по

воды и случаи. К тому же один я, с моим половинным царством, был недостаточно силен для осуществления моих планов. При этом часто осаждаемые мною племена обращались за защитою к брату, и он удерживал мой занесенный меч. Долгое время переносил я это с глухим негодованием, и наконец Бог избавил меня от него. Однажды я снова убеждал его напасть на Византию, победа наша была бы несомненна. Он отказался.

-- Хорошо же, -- гневно вскричал я, -- я отправлюсь один.

-- Ты слишком слаб для этого, -- возразил он.

-- Посмотрим, -- сказал я и повернулся, чтобы уйти. Он пригрозил мне, и это было его погибелью!

-- Я уже давно раскаиваюсь в том, -- произнес он, -- что отдал тебе половину царства, вместо того чтобы как старшему быть единым повелителем наследия нашего отца! Если ты не обуздаешь своих кровожадных стремлений, то я спрошу твоих гуннов, не привести ли в исполнение закон первородства, нарушенный моей привязанностью к тебе!

Он повернулся и гордо вышел. В первое мгновение я остолбенел от унижения и гнева, потом с диким криком бросился из его лагеря, к себе, на Тейсс, и только достиг своей палатки, как мною овладела жестокая горячка. В следующую ночь у меня было видение, решившее судьбы его, мою и тысячи народов!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Мне снилось, что сильный ураган приподнял меня с моего ложа и унес высоко, под самые звезды, и я очутился на вершине самой высокой горы на свете. Темная ночь вокруг меня сменилась светлым днем. Подо мной, внизу, расстилались разные страны, но на них лежал кровавый отблеск. Я видел движения народов и их вождей в этих странах, и они казались мне копошащимися в своем жилье муравьями.

Внезапно я испугался: между ярким солнцем и мною, заслонив его лучи, стоял страшный громадный великан!

Медные ноги его упирались в далекие долины внизу, а голова скрывалась в облаках. По временам из облаков сверкали молнии: то были взоры его огненных глаз. Я знал великана или угадал его: это было верховное божество гуннов, Пуру, страшный бог войны. Он был благосклонен ко мне. Он говорил:

-- Ты видишь перед собою народы Земли, но до сих пор ты видел их только снаружи. Взгляни теперь на их внутреннюю жизнь.

И взор мой, пронизав золотые, медные и железные крыши и мраморные стены дворцов и палат, кожаные палатки пастухов и землянки пастухов и охотников, проник в бездну злобы, насилия, грабительства, убийств и вероломства, в которых погрязли все племена. Всюду было одно только коварство, ложь и ненависть под личиной дружбы и жажда мести под притворным добродушием. Но в одном лишь чувстве все были искренни и согласны: в жалкой, подлой боязни смерти! Человечество возбудило во мне глубокое отвращение, и я закрыл глаза, чтобы не видеть людей.

-- Ты боишься, гунн? -- спросил меня Бог.

-- Мне тошно, -- отвечал я. -- как от запаха гнилого мяса. Лучше бы их вовсе не было, если они не могут быть иными!

-- Ты говоришь истину, и тебе предназначено быть исполнителем божественного провидения, -- сказал бог. -- Аттила, сын Мунчука! Твои гунны слабее всех этих народов, но они многочисленны, как степной песок, и покорны, как псы охотнику. Тебе же они будут повиноваться с быстротой и точностью спущенной с тетивы стрелы. Жатва созрела: хочешь ты быть моим жнецом? Восстань, Аттила! Тысячелетние святотатства римлян взывают ко мне о мести. Я -- Бог мщения, хочешь ли ты быть моим мечом? Так сбрось с себя теперь же все, что есть в тебе человеческого, то есть слабого, и сделайся непреклонен, как Мой меч, служи только моей воле и безжалостно уничтожай тысячи тысяч детей, женщин и стариков. Я же сделаю имя твое великим перед королями и повергну под ноги твои все страны мира. Тебя же люди прозовут бичом Бога мщения, и ты будешь для них славой и позором, проклятием и гордостью. Можешь ли ты слепо исполнить все, что я повелю тебе?