Аттила

Она сняла свой светло-голубой плащ, повесив его на край дрог. Белая одежда, в которой она теперь осталась, волновалась, ниспадая длинными складками и оставляя открытыми шею и прекрасные, изящно округленные, белые как мрамор, руки. Широкий кожаный пояс, окрашенный в голубой цвет, схватывал одежду на бедрах. На ногах у нее были красиво сплетенные из соломы сандалии, прикрепленные красными ремнями.

На королевской дочери не было золотых украшений. Украшением ей служили ее чудные волосы, золотистые, нежные как шелк. Часть их была собрана над головой в виде царственной диадемы. Оставшиеся волосы ниспадали ниже колен в виде двух густых кос, перевязанных на концах голубыми лентами.

Она стояла, правую руку положив на спину одного из коней, а левой загораживая глаза от лучей солнца.

Она внимательно следила за работой девушек у ручья и на лугу. Ее большие, круглые глаза, золотисто-карие, как у орла, блестели и смотрели проницательно, уверенно и смело. По временам она гордо приподнимала свой строго очерченный, прямой нос и красиво очерченные каштановые брови…

Вдруг тяжелый экипаж покатился назад: передний конь, чего-то испугавшись, захрапел, попятился на задних и поднялся на дыбы. Казалось, что вот-вот экипаж вместе с конями свалится вниз, в долину.

С пронзительным криком обе подруги королевны побежали назад, вверх по холму. Она же бросилась вперед, сильной рукой схватила за узду вставшего на дыбы коня, и, наклонив голову, что-то внимательно рассматривала на земле. Затем твердо и решительно ступила ногой.

— Теперь вернитесь — сказала она спокойно, носком отбрасывая в сторону что-то, извивавшееся в пыли. — Она мертва.

— Что такое? — боязливо спрашивала одна из подруг, снова появляясь возле повозки, при чем она с любопытством, смешанным с робостью, вытягивала вперед свою темную головку, держа перед собой в виде защиты свой темно-зеленый плащ.

— Медянка, Ганна. Лошади их очень боятся.

— И справедливо, — заметила вторая подруга, осторожно подходя к повозке с другой стороны. — Люди также боятся ее. Если бы я знала, я убежала бы еще скорее. Мой двоюродный брат умер от укуса змеи.

— Нужно их давить, прежде чем они успеют укусить. Посмотрите, как я ей наступила на шею.

— Ильдихо! — с ужасом воскликнула Ганна, всплеснув руками.

— Госпожа! А что, если бы ты наступила не туда, куда следует! — жалобно проговорила вторая.

— Я не ошибусь, Альбрун. Меня хранит милостивая Фригга.

— Да, конечно! Без ее помощи… — воскликнула Альбрун. — Ты помнишь, Ганна, — то было прошлой весной, — как я, там, у ручья полоская белье, вдруг упал в воду. Кричишь ты и все другие двадцать, вы бежите по берегу, а меня уносит течением…

— Еще бы не помнить! Но она не кричала. Она спрыгнула в воду и схватила тебя за твой красный плащ — этот самый плащ и теперь на тебе — те его носишь всегда, потому что знаешь, что он тебе к лицу.

Схватив тебя одной рукой, другой она вытащила тебя на берег.

— И когда я расчесывала, — улыбнулась Ильдихо, — свои мокрые волосы…

— То в них оказалась раковина, которую мы называем пряжкой Фригги…

— Когда мы ее раскрыли… — продолжала Альбрун.

— Нашли внутри огромную жемчужину, которой не могли вдоволь надивиться.

— Да, конечно, — серьезно произнесла Ильдихо слегка проводя рукой по лбу, — меня хранит и милует Фригга. Иначе как я могла бы так возрасти и телом и душой без матери, которая умерла при самом моем рождении. Фригге вместо матери поручил меня отец. Она — светлая родоначальница нашего рода! По вечерам при мерцании очага он рассказывал мне о ней, самой лучшей, самой первой из всех женщин. И часто, часто, когда я после того засыпала, видела во сне, будто прекрасная белокурая женщина стоит у моей постели, я чувствовала, как она гладит меня по лицу своей белой рукой. Я просыпалась, и тогда еще чудилось мне, будто ее белое платье уносится от меня по воздуху. Волосы мои трещали, из них сыпались икры, когда в сладком ужасе я дотрагивалась до них. Незримо повсюду сопровождает и охраняет меня эта белая женщина. Но довольно праздных разговоров! Пора снова за работу!

— Нет, госпожа, — возразила Альбрун, качая головой и останавливая ее за руку, — ты уже сделала гораздо больше того, что тебе следовало сделать.

— Ведь все эти тяжелые корзины, — подхватила Ганна, — которые мы вдвоем с трудом доносили сюда с ближайшего луга, ты одна поднимала на высокую повозку.

— Ты не позволила даже тебе помочь при этом. И почему это?

— Потому что вы слишком нежны. Еще пожалуй сломались бы обе, — засмеялась Ильдихо, выпрямляясь. — Но, может быть, вы устали. Тогда на этот раз довольно. Они уже расстилают там на лугу последние одежды. Подождем вот тут под буками, пока они высохнут. Воз пусть проводят домой другие. Девушки наверно проголодались, а коровы уже подоены: молоко готово. Пойдемте, нужно сказать им, чтобы кончали.

Глава III

И у ручья, и на лугу, и на дороге воцарилась тишина.

Смеющиеся, болтающие девушки вместе с повозкой скрылись в широких воротах амбара, стоявшего возле дворца, на вершине возвышенности.