Аттила

Но нежный отец, не обращая внимания на слова Хелхаля, погрузился в приятные воспоминания.

— А мать его! Она была моей любимицей! Она одна из всех женщин, кроме гуннок, не боялась моих объятий и любила меня. Моя Либусса! Дочь одного из вождей склабов, она однажды явилась ко мне в лагерь и, бросившись к моим ногам, призналась, что ее привлекла ко мне слава моего имени и что, возгоревшись любовью к сильнейшему и храбрейшему из людей, она решилась или стать моей женою, или пасть под моим кинжалом. Она одна только искренно любила меня, моя красавица Либусса! И она умерла, подарив мне моего Эрнака…

— Господин, но ты ведь не сделаешь этого ребенка…

— Нет, — услыхав намек старика, отвечал Аттила, — я не сделаю его властителем мира, потому что мне предсказано, что Эрнак переживет меня только на день…

— Как? — с испугом вскричал Хелхаль.

— Да, таково жестокое предсказание. Но утешься. Есть и другое, возвестившее мне нечто великое. Слушай. Фессалийский прорицатель, предсказавший мне смерть в объятиях женщины, в то же время сказал, что от белокурой красавицы, подобной которой я еще никогда не видал, у меня родится сын, наследующий всю мою славу и величие, и под власть которого попадут все народы земные. С той поры я жажду встретить эту красавицу…

— И ты веришь льстивому прорицателю?

— Я убедился в справедливости его слов. Ты знаешь, что по древнему гуннскому преданию, только тот прорицатель говорит правду, на печени которого есть маленькая звездочка из белых полосок. Поэтому по смерти прорицателя у него вырезают печень и осматривают ее. Но я не мог ждать, когда он сам умрет, и потому приказал его убить. Белую звездочку нашли, и это уничтожает всякие сомнения… Ну, старик, теперь я пойду. Уже поздно. Я лягу спать и, быть может, во сне увижу ту, от которой родится повелитель мира!

Глава двенадцатая

На следующее утро обоим посольствам возвестили, что царь примет их в шестом часу дня.

Послов отвели в обширную приемную залу деревянного дворца.

Все большое полукруглое пространство с потолка до пола и по всем стенам обито и увешано было белоснежными полотняными занавесями, местами чередовавшимися с пестрыми шерстяными коврами.

Зала, полная гуннскими вельможами и воинами, вождями и послами иноземных племен, их свитами и домашней прислугой самого царя, представляла пеструю, движущуюся, красивую картину. Аттила сидел посредине залы на возвышении, к которому вели несколько ступеней, покрытых дорогими, тканными золотом, коврами. На этом возвышении стоял простой, без всяких украшений, деревянный стул, с двумя ручками, на котором восседал могущественнейший властитель. Он был в том же костюме, в котором приехал вчера, без всяких новых украшений.

По указанию Эдико послы остановились у дверей залы и сделали глубокий поклон. Затем Максимин хотел взойти на ступеньки трона и лично передать Аттиле послание императора.

Но один из гуннских князей, Эцендрул, бросившись вперед, взял из рук посла пурпуровый папирус, столкнул патриция с нижней ступеньки, поднялся к трону и, преклонившись, положил послание на колени царя, который продолжал сидеть неподвижно, не дотрагиваясь до свитка.

— Собственноручное послание императора Феодосия, — громко произнес снизу рассерженный Максимин.

Аттила не двигался.

— Император желает тебе благополучия и долголетия. Медленно, взвешивая каждое слово, Аттила отвечал:

— Я желаю императору… то же самое… что, я знаю, он желает мне. Доставлена ли следуемая с обеих империй дань, Эдико?

— Да, господин, послы привезли ее.

— Ты пересчитал?

— Все верно до последнего солидия.

— Хорошо, но где же подарки от императоров? — после многозначительного молчания, громче и жестче продолжал царь. — Я выслушиваю только таких послов, которые являются с дарами. Хелхаль, видел ли ты их? Достойны они меня?

— Никакие дары не достойны твоего величия, господин. Но, соображаясь с посредственным достоинством обоих дарителей, они удовлетворительны.

— Раздели их между моими князьями, не забудь Ардариха и Валамера. Также Визигаста! Включи в их число и пламенного героя, юного сына короля скиров, знаменитого певца и арфиста! Пусть каждый получит по заслугам! Но что это? — И лицо его внезапно омрачилось. — Я вижу среди послов из Византии знакомое лицо, вон тот маленький, что стоит в стороне от других.

И он с угрозой посмотрел на Вигилия, уже сразу замеченного им при входе послов.

— Я уже однажды имел счастье в качестве толмача… — начал испуганный Вигилий.

— Как зовут эту жабу, Эдико?

— Вигилий, господин.