Аттила, Бич Божий

— Отрекся от зороастризма и стал христианином — наряду со многими другими персами, — ответил советник. — Что касается низших каст общества — воинов, бюрократов, простого народа, — то Великий Царь предпочитает не обращать внимания на то, что некоторые их представители принимают христианство. Люди же знатные, те, кто должен во всем служить примером остальным, по его мнению, должны быть лишены подобной свободы выбора. Их отказ от государственной религии, Beh Den, Истинной Веры, считается преступлением, караемым смертной казнью. На самом деле, полагая, что армяне достойны того, чтобы исповедовать веру Зороастра, Великий Царь оказывает им любезность. Родственники этого человека, которые, как мы полагаем, тоже приняли христианство, теперь где-то скрываются. Где именно, он, будучи человеком благородным, говорить нам отказался. — На мгновение на лице сурены отразилось сострадание. — Как бы то ни было, желание Великого Царя есть закон, и закону этому мы должны подчиняться. Каким бы неприятным те из нас, кто вынужден приводить приговоры в исполнение, его ни находили, — добавил он вполголоса.

Коротко переговорив с кастеляном, сурена вновь повернулся к Юлиану.

— Похоже, обычные допросы в данном случае оказались неэффективными; заключенный продолжает упрямиться. Что ж, видимо, пришло время применить иные методы.

* * *

Обнаженное тело узника покоилось на приподнятой каменной плите в центре комнаты пыток. Заключенный лежал лицом вниз, его распростертые в стороны конечности были крепко связаны ремнями. Позади плиты нерешительно топтались на месте двое слуг в грязных набедренных повязках. За столом, у стены, сидел писец, готовый записать любое высказывание арестанта. Подойдя к заключенному, сурена что-то сказал ему на фарси. Ответом советнику было молчание, и сурена приказал начинать пытку.

Один из слуг ножом сделал большой надрез на спине заключенного, который задергался в конвульсиях, но не произнес ни слова. Тогда кровоточащую рану расширили и при помощи зажимов закрепили в открытом положении. Воспользовавшись щипцами, второй слуга вынул из стоявшей в углу печи раскаленный тигель и залил расплавленный металл в рану. Нечеловеческий крик забившегося в агонии пленника оглашал комнату лишь несколько секунд, по истечении которых тело заключенного обмякло.

— Они используют медь, которая плавится при большей, нежели свинец, температуре, и, соответственно, вызывает более сильную агонию, — пояснил сурена Юлиану, на лице которого все еще отражался неописуемый ужас. — Чуть позже пытка будет продолжена. В конце концов этот упрямец заговорит — на этот счет у меня нет никаких сомнений. Будешь и дальше хранить молчание, — мрачно добавил он, — окажешься на его месте. Пойдем, мы видели достаточно.

— Подумай о себе, парень, — сказал сурена Юлиану, когда они вышли из тюрьмы. — Ты сам видел, что бывает с теми, кто отказывается говорить. В сотрудничестве с нами нет ничего постыдного. В крайнем случае, пока мы будем разбираться с армянами, ты можешь оставаться со мной в моем имении в долине реки Карун, и не как узник, а как почитаемый гость. Будем охотиться — у меня там есть и ястребы, и гончие, — прохладными вечерами слушать музыку лиры и флейты, попивать вино, охлажденное снегом, привезенным с предгорий Санганака. — Он смерил Юлиана пристальным взглядом. — Соглашайся.

Юлиан почувствовал непреодолимое желание принять предложение сурены. Открыв рот, он хотел сказать, что согласен, но прошептал другое:

— Не могу.

Разочарованно покачав головой, сурена кивнул стражникам, и те схватили Юлиана за руки.

— Тогда я ничего не могу для тебя сделать, — проговорил он. — Ты глупец, римлянин, но глупец храбрый. — Круто повернувшись, он быстро зашагал к тюремным воротам.

* * *

Йезигерд II совершал обычную конную прогулку по огромному зверинцу Беклаль у Ктесифона, своей столицы; вокруг стайками кружили лани, зебры и страусы. Персия должна вернуть себе былое величие, подумал Йезигерд, проскакав мимо мирно щипавших травку животных. Он, Великий Царь, воскресит в народной памяти славные дни Дария и Кира, Камбиза и двух Шапуров. Армения, в этом плане, выглядит подходящей испытательной площадкой для его армии. Он введет войска в ту часть Армении, которая находится под протекторатом Персии, а если люди этого ренегата Вардана попытаются оказать сопротивление, они будут безжалостно подавлены. Христианство будет растоптано; он заставит армянский народ принять истинную веру. А затем его доблестная армия вторгнется в Западную Армению. Рим (Восточный Рим, то есть), естественно, этому воспротивится. Ну и пусть. Он, Йезигерд II, с удовольствием примет брошенный римлянами вызов. Возможно, пришло время двум этим великим державам окончательно выяснить, кто из них сильнее. Политику в отношении Рима он выработает уже сегодня, — после того как заслушает доклад своего главного советника о том, как обстоят дела в обеих римских империях. Уверенный в скором успехе, Йезигерд повернул коня к Ктесифону.

* * *