В какой-то мере оно было вызвано крайней усталостью. Ну разобьет он Аэция сегодня — а все говорило в пользу того, что так оно и будет, — и что дальше? Что, за порабощением всей Западной империи последует эпическое соперничество между ним и Гейзерихом за право называться хозяином варварского мира? Подобному соперничеству никогда не будет конца, в отчаянии подумал Аттила. Вместе со своим народом он оказался вовлеченным в вечную кампанию по кровавым завоеваниям, в которой война становится собственным себе оправданием, а поступательное движение — единственным выходом. Да и сами гунны, как он успел заметить, разделяли угнетенность своего вождя, возможно — из-за ухода от Аврелиана. Для его невежественных соплеменников, не обладавших терпением римлян, которые собирались с новыми силами даже после самых жестоких поражений, отступление ничем не отличалось от неудачи. Возможно, решил Аттила, их моральный дух смогут повысить благоприятные предсказания гадателей…
Собрав шаманов, Аттила спросил у них, что сулит его людям ближайшее будущее. Авгуры долго вглядывались то во внутренности зарезанных овец, то в какие-то жилки на обскобленных костях, но хранили зловещее молчание. Лишь когда Аттила пообещал посадить их всех на кол, шаманы объявили, что гуннам грозит беда. Аттила, который был не столь суеверным, как прочие его соплеменники, в подобное предсказание не поверил, поэтому, взяв с гадателей обещание хранить пророчество в тайне, он позволил шаманам спокойно удалиться, а сам, для укрепления боевого духа, решил обратиться к своему войску с воодушевляющей речью. Армия его была столь огромна, что лишь первые ряды всадников могли слышать своего предводителя, но один вид обращающегося к ним Аттилы должен был произвести на воинов нужный эффект.
Когда огромное войско собралось вокруг него, Аттила взошел на трибуну, возведенную на станине одной из телег.
— Преданные гунны, верные остроготы, отважные ругии, храбрые тюринги, смелые скиры и герулы, соратники! Сегодня мы одержим великую и славную победу, равных которой еще не знали, над римлянами и их введенными в заблуждение друзьями, из числа которых лишь визиготов нам следует опасаться. Что до собственно римлян, то они не представляют никакой угрозы; слабые и нерешительные, они не осмеливаются сражаться по-мужски, а сжимаются в тесные ряды, словно раки в железных панцирях. Сражайтесь храбро, и ваши боги защитят вас! Я первым пущу стрелу во врага, и тот, кто не последует моему примеру, будет приговорен к смерти. Но что-то мне подсказывает, что таковых среди вас нет. Скажите, что я не ошибся.
Ответом ему был одобрительный гул, вылившийся в конце концов в громоподобный рев целой армии. Когда шум стих, Аттила распустил солдат, и они вернулись на свои места. Убедившись в том, что уверенность и боевой дух войска полностью восстановлены, Аттила и сам пришел в приподнятое настроение.
Он уже собирался вернуться в свой шатер и немного отдохнуть перед предстоящей битвой, когда увидел, что к нему спешит один из разведчиков.
— Неприятная весть, господин, — выдохнул он. — Визиготы вот-вот займут холм, возвышающийся над нашим правым флангом.
Мысли вихрем закружились в голове у Аттилы. Какой холм? Ему докладывали, что выбранная местность совершенно плоская и нерельефная. Но эти равнины такие широкие, что уединенную возвышенность можно и не заметить, особенно в предрассветной мгле. Конечно, ему следовало самому изучить местность; он бы не пропустил ничего тактически важного. Вот что бывает, когда вождь теряет концентрацию, мрачно подумал Аттила. Уже через несколько секунд он был в седле, выкрикивая указания — занять холм прежде, чем на него взберутся визиготы, но внутренний голос подсказывал Аттиле, что он опоздал.
Глава 49
Сходятся врукопашную; битва — лютая, переменная, зверская, упорная.
Укрывшись в ивняке на берегу Матроны, Тит наблюдал за тем, как визиготы Торисмунда, припадая к земле, подошли к холму и начали на него взбираться. Они были уже на полпути к вершине, когда их заметили из гуннского лагеря. Подлетевшие к горе уже через считаные мгновенья всадники-гунны оставили лошадей у подножия холма, и начали карабкаться на него параллельным германцам курсом. Но люди Торисмунда достигли верхушки горы раньше своих преследователей. Развернувшись, визиготы оказали гуннам такой прием, что те скатились с горы, даже не успев как следует вступить в бой. Волна за волной накатывались гунны на засевших на вершине германцев, но лишь множили свои потери, и вскоре прекратили атаки. Должно быть, Аттила счел дальнейший штурм столь неприступной позиции бессмысленным, подумал Тит. Используя прибрежные деревья и кустарники в качестве укрытия, он вернулся в лагерь и доложил об увиденном Аэцию.