Аттила, Бич Божий

— Проследи за тем, чтобы она попала к полководцу.

Повернувшись к нам, он пояснил:

— Я написал, что настоятельно рекомендую зачислить вас в его личную охрану.

Проворно вскочив в седло, офицер махнул нам рукой в знак прощания, и, пришпорив лошадь, был таков.

Стоявший рядом с нами часовой лишь присвистнул и завистливо произнес:

— Везет же некоторым. Знаете, кто это был? Комит Мажориан, вот кто. Правая рука полководца Аэция, самого влиятельного человека во всей империи.

Так мы оказались в римской армии. Но перед тем как присоединиться к охранявшим Аэция bucellarii — по большей части, франкам и алеманнам, набранным из auxilia palatina и vexillationes palatinae, лучших армейских подразделений, — нам пришлось пройти серьезную подготовку.

Некоторые германцы (но лишь те, кто никогда не дрался с римлянами) полагают, что раз уж Рим сейчас слаб, то и солдаты его должны быть трусливыми или плохо тренированными. Как человек, служивший в расквартированной в Галлии римской армии, могу со всей определенностью заявить, что подобные предположения абсолютно не соответствуют действительности. Вместе с другими рекрутами мы научились метать копья и дротики и драться на мечах. Практиковались сначала на фигурах людей и животных, вырезанных из дерева; затем, используя притупленное оружие, — друг на друге. Нас обучали дисциплине и строевой подготовке, причем инструкторы попадались такие беспощадные, что некоторые рекруты теряли сознание прямо на тренировочных площадках. Ни со мной, ни с Гибвультом подобного никогда не случалось, — с оружием мы, как и все германцы, умели обращаться с раннего детства, да и тяжелые тренировки нам были не в диковинку. Прежде всего, нас обучали дисциплине: держать строй и повиноваться приказам. Дисциплина — бич всех германцев; именно ее отсутствие приводило к тому, что из почти всех битв с римлянами мы выходили проигравшими. Понимаешь, Тит Валерий, в отличие от вас, римлян, мы, германцы, никогда не боимся оказаться наказанными или даже выпоротыми нашими школьными наставниками. Именно поэтому, полагаю, мы более отважны в бою; вы же — более дисциплинированны. Как бы то ни было, пройдя все испытательные тесты, мы с Гибвультом были зачислены в личную охрану полководца. Тут же нам, новоиспеченным bucellarii, выдали великолепное обмундирование: кольчугу, шлем греческого, или аттического, типа, гораздо более тяжелый, нежели те шлемы с гребнями, что носят обычные солдаты, spatha из превосходной испанской стали, прочный овальный щит, копье и дротик.

Об Аэции, которого я сопровождал во время его последних галльских кампаний и на чьей стороне сражался на Каталаунских полях, могу сказать лишь одно: лучше человека я не встречал. Храбрый, искренний, великодушный, никогда не требовавший от других того, чего он сам не мог сделать, — мы, германцы, служили ему с удовольствием. За него я бы без раздумий отдал свою жизнь. К сожалению, возможности такой не представилось, так как, пойдя на встречу с императором, он нас с собой не взял.

Рим же ваш действительно великий Stadt. Мы (то есть Аэций с охраной и небольшой свитой, состоявшей из офицеров и слуг) въехали в город с севера, по Фламинианской дороге; справа от нас нес свои воды Тибр. Стоящий посреди унылой равнины, Рим защищен высокой кирпичной стеной, возведенной по приказу императора Аврелиана в годы нашествий моего племени, алеманнов. Проскакав под огромной аркой Фламинианских ворот, с каждой из сторон которых высились могучие башни из белого мрамора, мы устремились вниз по все той же дороге (теперь уже улице), миновали гигантский мавзолей Августа со стоящими перед ним двумя высокими колоннами из Египта, проехали через арку Марка Аврелия и под громадным акведуком Аква Вирго. (Сам понимаешь, то был мой первый визит в город, и названия всех этих строений я узнал много позднее.)

Наконец, оставив позади себя Капитолий с венчавшими его вершину величественными строениями, мы оказались у Римского форума, окруженного десятками храмов, базилик и статуй. Оттуда мы выскочили на пролегавшую под Палатином Священную дорогу и, проехав под аркой Тита, очутились у Колизея, самого грандиозного сооружения из тех, что мне когда-либо доводилось видеть. Можно ли, спросил я тогда себя, словами описать это чудо? У ехавшего рядом со мной Гибвульта, помню, от изумления аж челюсть отвисла. “Да это же сыр — огромный сыр!” — пробормотал он, не скрывая восторга. Я уже собирался в шутку обозвать его невежественным варваром, когда вдруг понял, что мой друг недалеко ушел от истины. Колизей действительно — по крайней мере, на расстоянии — был похож на гигантский кусок сыра, который бы украсил стол самого Одина.

От Колизея, или амфитеатра Флавиев, как его еще называют, до дворца Коммода, где нам должно было остановиться, мы добрались за пару минут. К нашему приезду все во дворце было уже готово. (Как я понимаю, об этом позаботился ты, Тит.) Что думал об этом “заимствовании” императорской собственности Валентиниан, я могу лишь догадываться.