Аттракцион

— Идите сюда! — сказал Жиздрин. — Здесь что-то написано…

Дима подошел. Под небольшим навесом на стене висело объявление в рамке и под стеклом.

— Не по-русски, — оценил Дима.

— Минуточку. — Вперед пролез Томпаковский. — Так… Это по-немецки. «За саботаж при заготовке дров — расстрел, за хранение оружия — расстрел, за помощь партизанам — расстрел. Гебитс-комиссар Шнитке». Ничего себе!.. 1942 год. Судя по всему, с тех пор здесь никто не был… М-да…

— Пойдемте обратно, — стараясь казаться спокойным, сказал Дима. Все повернулись и посмотрели на него тяжелым взглядом.

— Смотрите! Тут еще какая-то надпись! — показала пальцем Гуменюк на стоящий неподалеку щит.

— «Ахтунг! Минен!» — прочел Томпаковский и перевел: — «Осторожно! Мины!»

Гуменюк снова хотела хлопнуться наземь, но Томпаковский вовремя ее поддержал.

— Мины — это я знаю, — сказал Дима. — В армии был сапером. Положитесь на меня!

В другой обстановке за эти самонадеянные слова его бы просто побили, но теперь делать было нечего: туристы молча расселись на траве.

Четыре часа Дима прокладывал обратный путь к узкоколейке, пользуясь самодельным щупом, сделанным из ствола молодой березки. Озверевшие и обезумевшие от голода туристы возвратились к месту своего прежнего ночлега.

…Первым услышал стук Томпаковский. Он открыл глаза. Стук продолжался. Он доносился издалека, но весьма отчетливо.

Томпаковкий потрогал спавшую рядом Гуменюк, и та сразу села.

— Тихо, — сказал Томпаковский. — Слушайте.

Она сосредоточилась.

— Рубят? — спросила Гуменюк.

Врач кивнул.

— Товарищи! — закричала женщина. — Товарищи, дорогие!

Люди проснулись и сели.

— Идемте скорее! Здесь неподалеку люди! Лесорубы! Вон там! Давайте, поднимайтесь! Скорее!!!

Дима и Жиздрин вскочили.

— Люди… — причитал сотрудник «Трактороэкспорта», собирая рюкзак. — Там люди… Горячая вода… кофе… теплые тапочки… телевизор… «Спокойной ночи, малыши!» — Он вытирал слезы умиления.

Шли, изредка останавливаясь, чтобы не потерять направление. Скользили на опавшей листве, спускались и поднимались по склону оврага. Томпаковский с безумным блеском в глазах пел:

— «Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах… Ммммм, бродя-ага Байкал переее-ехал-навстре-еечу родимая мать…» — Он страшно фальшивил и путал слова, но все были рады его песне.

Вскоре туристы вышли на прогалину, откуда раздавался стук.

На старой березе сидел большой черный дятел с красной головой и долбил дерево крепким клювом. Он бил и бил в одну точку, как заведенный, и все молча смотрели на него.

Неподалеку громко прокричала ворона и пролетела между деревьями.

— Скоро зима, — сказал Томпаковский и поежился. Ему никто не ответил.

Развели костер и съели четыре последних сухаря.

— Я больше никуда не пойду, — сказала Гуменюк. — Хватит.

У меня нет сил. Идите одни, если хотите, а я умру здесь спокойно.

— Без глупостей! — твердо приказал Дима. — Не распускаться! Мы выйдем! Я верю.

— Конечно, — по своему обыкновению сострил Томпаковский, — в конце концов, земля круглая!

Они собрались и снова пошли. Жиздрин и Гуменюк поддерживали друг друга.

— Граждане! — вдруг заорал Томпаковский. — Я вижу человека и лошадь!

— У него галлюцинации, — оценила женщина.

— Мираж, — поддакнул «Трактороэкспорт».

— Да вон же! Вон! — не унимался нейрохирург.

Действительно по лесу ехал на телеге мужик в стоящем колом брезентовом плаще, кепке и сапогах. Неожиданно он увидел, как с диким криком из лесу в нескольких десятках метров вывалилась группа одичавших типов — оборванных, грязных и страшных.

— Караул! Убивают! — хрипло произнес мужик, хлестнул лошадь, и она понеслась с дикой скоростью.

— Стой, кретин! — Томпаковский попробовал догнать телегу, но зацепился за корень дерева и растянулся в полный рост.

Все опустились на траву.

— У нас действительно жуткий вид, — сказала Гуменюк. — Кто хочешь испугается.

— Съесть бы чего-нибудь, — вздохнул Жиздрин, судорожно сглатывая.

— Товарищи, — донесся голос Томпаковского, — помогите… По-моему, я сломал ногу.

Дима бросился к нему, задрал штанину, осмотрел голень.

— Легкий вывих, — оценил он. — Придется тащить вас на себе.

— Э-э, к чему? — усмехнулся врач. — Идите одни. А то и меня не спасете и сами погибнете.

— Разговорчики! — нахмурился инструктор. — Положение не так уж плохо: мы пойдем по следам телеги.

— Правда! — обрадовался Жиздрин. — Правильно! Это же элементарно! Идемте, идемте скорей! Вот, вот следы от колес! Вперед!

Шли быстро и энергично. Очевидно, к туристам пришло второе дыхание. К исходу дня Гуменюк вздрогнула.

— Кажется, я слышу крик петуха! — сказала она.

— Я тоже! — воскликнул Томпаковский, он опирался на Димин «щуп», как на тросточку.

— И я! И я! — закричали Жиздрин и Дима.

— А вдруг снова неудача? — засомневался Томпаковский. — Говорят, вороны очень ловко подражают разным звукам. — Вы не читали?

Но в это время раздался мощный гудок идущего поезда, стали слышны стуки колес на стыках и лязг сцепок…

Вскоре туристы стояли у железнодорожного полотна. Неподалеку шла старуха с козой.

— До Москвы далеко, бабушка? — крикнул Дима.

— Ай?

— До Москвы, говорю, далеко?

— Далеко, милок, далеко…