Профессиональное восхождение режиссера Дмитрия Николаева в радиоискусстве было стремительным, убедительным, чтобы не сказать триумфальным. После окончания режиссерского факультета Российской академии театрального искусства, в ту пору, когда это учебное заведение еще носило название ГИТИС, и где Дмитрий Николаев учился на курсе Марии Осиповны Кнебель, он ставил спектакли на сцене различных провинциальных театров, ездил по стране и «присматривался» к возможностям незримой сцены радиотеатра.
Как раз в это время Всесоюзное радио стало историей, сотрудники литературно-драматического и детского радио разбрелись по разным вещательным и околовещательным организациям, а Николаев появился на «Радио России» – единственном практически сохранившемся государственном вещании – с целым рядом, мало сказать, неожиданных, но откровенно дерзких – по отношению к традиционной радиопрактике – режиссерских фантазий.
Он придумал радиоспектакль, в котором не должно было быть ни одного слова – острый, конфликтный сюжет двигался лишь звучанием музыки, выразительными междометиями и вскриками двух главных персонажей – немолодого мужчины, проживающего свой день рождения, и его гостя.
Итак, обычный день рождения. С максимальной звуковой достоверностью Николаев восстанавливает в эфире этот день с мельчайшими подробностями.
Утренний туалет героя со всеми привычными и обычно не демонстрирующимися подробностями, звонок в дверь, извещающий о приходе гостя, радостные объятия, звук откупоренной бутылки вина, застолье, восхищение подарком – музыкальной шкатулкой, которая исполняет традиционную мелодию песенки-поздравления «Нарру Birthday to you», шум импровизированного мужского застолья.
И вдруг... Это «вдруг» поначалу кажется слушателю комическим отступлением от темы: хозяин и гость расходятся в представлении о том, как должен звучать финал поздравительной песенки – нота «вверх по тональности» или нота «вниз».
Они пробуют спеть вместе – раз, другой, третий... ничего не получается. Один тянет «наверх», другой «вниз». Причем каждый стремится доказать, что прав он, а не его собутыльник. В поисках аргумента своей правоты хозяин то садится за фортепиано, то включает радиоприемник, по которому, конечно же, звучит эта самая песенка, как будто специально транслируемая в эфир в день его рождения.
И тут начинается фантасмагория: исчерпав, как им кажется, все цивилизованные аргументы и все надежды убедить партнера в собственной правоте, собутыльники начинают элементарную драку. В ход идут различные предметы домашнего обихода, посуда, мебель. Мы уже не понимаем, кто именно, но один из спорщиков пытается сесть за рояль, а другой обрушивает ему на руки тяжелую крышку инструмента.
И вот уже в руках одного из приятелей оказывается ружье. Гремит выстрел.
Таинственным для нас образом драка переносится из квартиры на улицу, где каждый из спорящих очень быстро находит сторонников. Конфликт разрастается, в нем уже участвуют десятки, если не сотни людей. Песенка превращается в военный марш, под который по асфальту и брусчатке маршируют уже десятки, сотни, тысячи человек.
Воют моторы тяжелых грузовиков. Раздается скрежет танков двух армий, воюющих каждая под своим «музыкальным знаменем».
Между прочим, Николаев монтировал «Песенку» в 1993 году в октябре месяце, когда за окнами монтажной в Доме звукозаписи грохотали настоящие танки и слышны были танковые орудия, стрелявшие по «мятежному Белому дому» в Москве, где прятались путчисты. Сумасшествие, полумистический бред художественного произведения царил не где-то вдалеке, а рядом, за окном Дома звукозаписи.
Конфликт все расширяется, с земли он переносится на небо, и отзвук песенки слышится теперь в грохоте ракет и вое тяжелых бомбардировщиков.
Постепенно война, начавшаяся со спора о том, какая нота должна завершать незатейливое поздравление с днем рождения, переносится в космос, и как логическое его завершение «песенка» звучит как эхо ядерного взрыва, уничтожившего на Земле все живое, в том числе, разумеется, и самих спорщиков.
Николаев завершает историю этой трагикомической войны звуками духового оркестра, который играет все ту же песенку, но звучащую уже как похоронный марш.
Наконец, мы слышим странный звук, которым обычно имитируют полет души, покинувшей человеческое тело. И грустный похоронный звон сопровождает скорбное, теперь уже трагическое звучание все той же мелодии.