Но какое выразительное! Как явственно вырисовывается атмосфера всеобщего страха и всеобщего раболепного унижения. Так скупыми, но очень выразительными режиссерскими приемами Левитин достигает эффекта присутствия слушателя на событии, разворачивающемся в эфире, выстраивая динамичную звуковую партитуру спектакля.
Поразительного эмоционального эффекта добивается Левитин в последней сцене спектакля – в сцене зверской казни Бертрана Перри по приказу царя Петра.
Шлюзы не удались – то ли ошибка в расчетах, то ли принципиальная ошибка в выборе русла канала, но рабочему достаточно было случайно пробить дно строящегося сооружения железным наконечником бурильной установки, и вся вода ушла в поддонные пески. Об этом, естественно, не без злорадства (отчетливо проявившегося в речи исполнителей ролей генералов-инспекторов) доложили Петру, и тот повелел Бертрана разжаловать из генералов и отдать в руки палача. Но до этого – в полном соответствии с текстом Платонова – английского инженера, полузакованого в кандалы, прогнали пешком из Епифани в Москву.
Эпизод этот, занимающий в радиоспектакле едва ли не целую часть (немногим менее 30 минут), один из самых выразительных. Бертран идет по страшной дороге к смерти и вспоминает, с какими надеждами ехал в Россию – нести пользу, а может быть, и радость людям. Возникают звуки прощания с отцом и невестой, шум моря, которое приближало английского инженера к неведомой ему России, грохот якоря, брошенного в воду у берегов неведомой страны, голоса отца и невесты – словом, все, что, по легендам, возникает в воображении и памяти человека перед прощанием с жизнью. Все сосредоточено только на этом, незримом и неслышном пути к самому себе, молодой человек, очевидно, проходит и последние минуты жизни.
Левитин еще раз взрывает неспешное «приглушенное» звучание своего спектакля.
Возникает голос свитского чиновника, объявляющего английскому инженеру о его участи, и вслед за этим встык, без каких-ли-бо комментариев, сцена казни. Голос палача, который с презрительной усмешкой отвечает на вопрос узника по поводу орудия казни – веревки или топора. Голос жестокий, интонация леденящая:
– Я с тобой и без топора управлюсь. Зачем мне топор?
И в этом голосе столько ненависти и презрения, столько нежелания проявить хоть какие-то человеческие чувства, такое удовлетворение от предстоящего смертоубийства иностранца, посягнувшего на устоявшийся уклад российской жизни, всеобщей лени, воровства и ненависти к иноземцам, что короткая, почти бытовая реплика палача поднимается до символа, а его фигура становится как бы воплощением, если не сказать сосредоточением, всей исконно российской ненависти к европейской цивилизации, к иноземцам, инородцам и вообще к чужим людям, которые – не дай Бог! – повернут российский быт в какое-нибудь неведомое, но новое, цивилизованное русло.
А зачем русскому палачу топор или веревка, когда он голыми руками, как малолетнему ребенку или как куренку, забредшему в чужой двор, может свернуть шею? Что он и делает со спокойствием и удовлетворением, приводя в ужас даже царских судейских чиновников.
Возникающие в это последнее мгновение в сознании Бертрана Перри голоса отца, невесты, разных людей, с которыми он сталкивался на своем обреченном на гибель пути строительства Епифанских шлюзов, подчеркивают не только его собственную обреченность, но гибельность самой идеи реформировать мутную трясину российской жизни.
«Нельзя в России никого будить!» – уже после Платонова напишет в своих стихах другой выдающийся русский литератор.
Именно об этом говорит в своих «Епифанских шлюзах» замечательный театральный мастер Михаил Левитин на исходе XX века.
Глава 26
Марк Розовский
Один из ведущих мастеров отечественной сцены Марк Григорьевич Розовский – ныне заслуженный деятель искусств России, лауреат многих отечественных и международных фестивалей, руководит Московским театром «У Никитских ворот», выросшим из полупрофессионального актерского кружка, который дебютировал двадцать с лишним лет назад в зале Центрального дома медицинского работника. К этому дню Розовский был уже хорошо известен и театральной Москве, и всей стране.
В 1957 году вместе с инженером Ильей Рутбергом и врачом Альбертом Аксельродом он организовал в Клубе гуманитарных факультетов Московского университета студенческий сатирический театр «Наш дом».
Название театра родилось вместе с названием первого студенческого спектакля «Мы строим наш дом».
От капустников и юмористических обозрений на тему экзаменов и других событий разнообразной студенческой жизни театр начал переходить к серьезной драматургии. Магистральное направление нового коллектива постепенно стали обозначать не только юмористические сценки самих создателей театра, но и произведения классиков русской и советской сатиры, инсценировки новеллистики мастеров мировой литературы.
Но конечно, больше всего сердца создателей «Нашего дома», и Марка Розовского в частности, грели произведения остросатирические.