Аукцион невинности. Его трофей

— Я чувствую твоё напряжение. Если поделишься, тебе станет легче.

Адам издаёт смешок, откидывается на спинку кресла и смотрит на меня.

— Ты уверена, что мне станет легче? — усмехается. — Может, если поделюсь, то ни мне не полегчает, зато тебе крепко потяжелеет. Оно тебе надо?

Я пожимаю плечами.

— Ты сказал, что мы будем жить вместе. И я буду везде тебя сопровождать.

— Сказал, — подтверждает Адам.

— Это бросает меня в новые обстоятельства, — осторожно улыбаюсь я. — Мне спокойнее, когда ты спокоен. А сейчас ты просто в адамовом бешенстве.

— Адамовом? — вдруг улыбается Адам.

Невесело улыбается, через силу, но это всё-таки улыбка.

— Ага, в нём, — киваю я, — совершенно жуткое и не на что не похожее явление.

— Тебе больше по душе адамово возбуждение? — усмехается он.

Пожимаю плечом.

— Когда ты зол, это страшно, — признаюсь я.

— Знание причин моей злости не убавит твой страх, — говорит он, заправляя прядь моих волос за ухо. — Возможно, добавит.

— Одним страхом больше, другим меньше… — тихо говорю я.

Адам держит меня на коленях, гладит тыльной стороной пальцев мою щёку, рассматривает моё лицо задумчиво.

Не знаю почему, я вдруг трусь щекой о его пальцы. Тут же удивляюсь самой себе, смотрю на него настороженно.

Он никак не реагирует. Гладит пальцами по моей щеке.

Мы молчим. Я впадаю в какой-то транс.

Вздрагиваю оттого, что Адам вдруг отвечает.

— Моим отсутствием воспользовались, атаковали один из моих информационных центров. Римма тяжело ранена, Сергей ещё хуже, оба в больнице. Я надеюсь успеть в Москву до смерти кого-то из них.

37. Синдром

Римма и Сергей при смерти?

Вспоминаю ледяное выражение глаз холёной красавицы-Риммы и насмешливо-улыбчивый взгляд Сергея в зеркале заднего вида.

Я же их совсем не знаю. Почему мне их жалко? И почему мне сейчас так…

Какого чёрта я вообще взялась говорить с Адамом? Может, у меня и в самом деле крышняк поехал? Стокгольмский синдром, или как там его? Когда заложники вдруг начинают испытывать симпатию к похитителю?

— Ты права, — усмехается Адам, — мне полегчало. Но, похоже, и я прав. Тебе явно потяжелело. С чего это ты вдруг утешать меня решила?

О, не одна я сомневаюсь в целостности моей психики. Забавно.

— Сама не понимаю, — в тон ему, с усмешкой, отвечаю я.

— И всё же?

Я делаю паузу, думаю. Адам обнимает, перебирает пальцами мои волосы, и мне от этого уютно и спокойно. Наверное, я и в самом деле двинулась мозгами, но мне не хочется от него отстраняться. Почему-то я уверена, что мне нет угрозы от него.

— Я думаю, — осторожно отвечаю я, — что я их совсем не знаю. Но вряд ли они заслуживают смерти.

— Интересно, — усмехается он. — Твоя Анька, она же тебя предала, но для неё ты тоже не хотела смерти. Интересно, думаешь ли ты, что смерти заслуживаю я?

Каменею в его руках. Вот зачем это он?..

— Вот для чего ты это спросил, Адам? — всё же задаю вопрос.

Он пожимает плечами.

— Интересно. Вот и спросил.

— Ты же хотел по-нормальному.

— Вполне нормальный вопрос. Нормальный интерес. Я удерживаю тебя против воли. Забрал с аукциона. Трахнул вот…

— Я же согласилась.

— Ты защищаешь меня, Вика?

Я издаю глухое рычание и утыкаюсь в его плечо.

— Адам, тебе обязательно каждый раз задавать вопросы, которые расшатывают мне мозги?

— Я их задаю именно для того, чтобы узнать, насколько сильно они у тебя расшатаны.

Вскидываю голову, смотрю прямо в синие глаза. В них странное выражение.

— Я не понимаю тебя, — признаюсь честно.

— Зато я себя очень хорошо понимаю, — усмехается он. — Ещё лучше, Вика, я понимаю тебя. Тебя тянет ко мне, ты ластиться начинаешь, поддерживать морально даже пытаешься. Что? Словосочетание «Стокгольмский синдром» уже возникло в твоей голове?

Закусываю губу. Смотрю ему прямо в глаза.

— Да, возникло.

— Как давно?

— Только что.

— Я рад этому, — вдруг улыбается он усталой тёплой улыбкой. — Могу тебя успокоить. С тобой всё в полном порядке.

Вздёргиваю брови, удивлённо смотрю на него.

— Ты по природе своей очень женственная, ласковая малышка, — говорит он, убирая прядь моих волос за ухо, — просто отбили у тебя это, вот и отрастила колючки, чтобы защищаться. С мной, как бы это ни звучало безумно в наших с тобой обстоятельствах, ты себя чувствуешь защищённой. Секс, особенно такой бурный и откровенный, как у нас с тобой, тоже располагает к тому, чтобы открыться и довериться.

Я опустила глаза, не зная, как относиться к его словам. Прям психолог, мать его.

— При этом ты умная, — добавляет Адам, опуская руки на подлокотники и откидываясь на спинку кресла, оставляя меня просто сидеть на его коленях, — и все эти вопросы, учитывая наши обстоятельства, разумны. Я их тоже не могу игнорировать, всё время держу в голове.

— Для чего?

— Чтобы предугадать твои возможные реакции. Потому что если ты вдруг решишь, что со мной всё же опаснее, чем без меня, ты попытаешься сбежать. Я хочу, чтобы ты держала это в голове. Что сбегать от меня не надо. Во всяком случае пока.

Совершенно перестаю что-то понимать.

— В смысле — пока? — спрашиваю я озадаченно.