"АукцЫон": Книга учёта жизни

Последней счастливой случайностью «АукцЫона» в дороге к большому успеху на IV рок-клубовском фесте явился петергофский пожарник-саксофонист Николай Рубанов. Сейчас он почти столь же фундаментальная единица «Ы», как Леня, Гаркундель или Озерский, а тогда — участник проектов «Оркестр профессора Мориарти» и «Время любить» (с этой молодой командой Рубанова, к слову, и приняли в рок-клуб). Весной 1986-го Рубанов по приглашению приятеля-барабанщика Игоря Черидника заглянул в «Авангард» на «аукцыоновскую» репетицию «разок поиграть, а там посмотрим». Естественно, Колик «совершенно не представлял репертуар и стилистику «АукцЫона» (другие люди в данный коллектив и не попадали) и «кроме Черидника и Рогожина никого там не знал». «Даже Гаркушу лишь мельком видел в „Сайгоне", где часто со своей университетской компанией пил кофе, но никогда с ним не общался», — вспоминает Рубанов. Однако общий язык с пришлым духовиком «аукцыонщики» нашли быстро, за один вечер. К тому же Николаю приглянулась обстановка на точке: «Хороший зал, железные шкафы для хранения инструментов — все там выглядело очень прилично».

— У них уже был Коля Федорович на саксофоне, — продолжает Рубанов. — Но возникла идея расширить духовую секцию. Ребятам показалось, что с двумя саксами получится громче и веселее. Мы стали аранжировать вещи из программы «Вернись в Сорренто», которую потом и сыграли на фестивале.

Изгнанный с дневного отделения физического факультета ЛГУ и год спустя восстановленный в альма-матер на вечернем отделении того же факультета, «нормальный распиздяй» Коля точно уловил, что «в „АукцЫоне" приживаются люди, соответствующие общим вибрациям в коллективе. Сильных музыкантов на конкретные позиции в „Ы" никто целенаправленно не ищет». И его присутствие в группе «не есть результат серьезного ментального анализа и взвешивания всех „за" и „против"». «В рок-команды тогда вообще никто не устраивался, — объясняет Рубанов. — Люди просто приходили в какой-то коллектив, пробовали себя, после чего оставались в нем или переходили в другую компанию. А устраивались советские граждане на официальную работу, с трудовой книжкой».

К моменту появления в «Ы» женатый студент-вечерник Колик, похожий на «типичного хиппи своего времени — длинные, немытые волосы, чтение перепечатанных на машинке трудов Кастанеды и т. п.», — полезную официальную работу уже имел. Дабы получить питерскую прописку, саксофонист-самоучка (которого в юности «пытались обучить игре на фортепиано», а в университетском бэнде поочередно предлагали «банджо, губную гармошку, блок-флейту») устроился в пожарную охрану. После трудовой вахты начинающий повелитель огня достаточно регулярно на электричке и метро отправлялся далеко-далеко на репетицию. «Супруга это воспринимала нормально, а коллеги-пожарники смотрели с удивлением». Полыхающие постройки Северной Пальмиры распылявшийся между службой, учебой и музыкой Колик, к слову, тушил не часто. «За три года работы мне довелось выезжать на реальные пожары от силы раза четыре, — признается Рубанов. — В основном же я работал в охране художником».

Подобно металловеду Лене, новый саксофонист «АукцЫона» весьма оперативно, еще недоучившись в универе, почувствовал, что юдоль физика (про пожарника и речи нет — это ж была временная мера) «не соответствует его характеру». Не то чтобы Николай разуверился в науке как таковой, но «лучезарный образ исполненного энтузиазмом ученого, нарисованный когда-то юношеским воображением, стал блекнуть». Колик понял, что в ближайшей перспективе его ожидает в лучшем случае рутинный труд в роли какого-нибудь мэнээса (младшего научного сотрудника), и сие, конечно, не убедительно. Движение, кайф и соблазняющее непредсказуемостью завтра обеспечивали преимущественно «репы» в «Авангарде».

— Репетиции многих коллективов, — рассказывает Колик, — в те годы часто выглядели так: собрались на «точке», чего-то пару раз тренькнули, не пошло, и сели пивка попить. Но у «АукцЫона» все обстояло очень жестко. Мы именно репетировали. Более того, являлись самостоятельными единицами, каждая из которых излучала музыкальные идеи. Если человек ничего не предлагал, а просто ждал, когда ему подскажут, что делать, он быстро переставал появляться на наших репетициях.

— Выпивание на репетициях или превращение их в посиделки мы прошли раньше, еще в «Фаэтоне», — говорит Озерский. — А при «втором созыве» «Ы» все приезжали на «точку» достаточно пунктуально и для того, чтобы делом заниматься, как, скажем, в театральной студии. Время репетиций определялось в зависимости от того, у кого из нас во сколько заканчивался рабочий день. Мы же все работали…

— Изначально не любил совмещать пьянку и творчество, — четко поясняет Федоров. — Выпить после концертов или репетиций — да, пожалуйста (тем более я не пьянел никогда), а так чтобы до или во время — такое редко бывало.