Аун Сан

Супруга губернатора записала в дневнике: «Позвонили по телефону, что должны немедленно, собираться и ехать в Лашио (на север от Мандалая). Поражена как ударом грома. Из Рангуна привезли мисс Гиббс (обезьянку). Она путешествовала на крыше грузовика, но тем не менее перенесла путешествие хорошо. Приехали остальные собаки…»

Наступление японцев сопровождалось тяжелыми ударами с воздуха. Там они были безраздельными хозяевами.

Южный путь в Индию, через Араканские горы, уже перерезали японцы, и оставались пути отступления только через Чинские и Качинские горы, сотни миль по бездорожью. Туда и устремились потоки беженцев. Бегство это было еще трагичнее, чем через южные перевалы.

3

Массовые аресты такинов и коммунистов заполнили Рангунскую тюрьму до отказа. Отступая, англичане привезли с собой тех политических заключенных, которых не хотели оставлять японцам, — боялись, что те могут присоединиться к ним. Спать приходилось по очереди — не было места в камерах, чтобы улечься всем сразу.

Здесь находились многие из лидеров такинов и коммунистов. Были здесь и попавшие в немилость У Со сторонники Ба Mo, было много случайных людей и уголовников.

Тюрьма наводнялась слухами. Нa прогулке заключенные сообщали друг другу новости, иногда правдивые, иногда фантастические. Отделить правду от вымыслов было почти невозможно. Мало кто мог разобраться в действительном положении в стране, а что уж говорить о заключенных, единственным источником информации которых были сведения, что приносили родственники из Мандалая.

— Бы знаете, что в Таравади всех заключенных взорвали бомбами?

— Нет, у меня надежные сведения — англичане заберут нас всех в Индию и продержат там до конца войны.

— Ну, это ненадолго. С такой скоростью японцы через месяц будут в Дели.

— Аун Сана убили в бою.

— Нет, он перешел к англичанам.

— Я знаю лучше, он скрывается в Шанских горах вместе с доктором Ба Mo. И они готовят восстание.

— Против японцев не восстанешь. Чудом пережили вчерашнюю бомбежку. А где английские самолеты?

Почти все заключенные с нетерпением ждали прихода японцев. Ведь с ними, наверно, шел Аун Сан, шла бирманская армия. И тех немногих, кто поддерживал коммунистов и призывал к борьбе с фашизмом, в глаза называли английскими агентами.

Заключенные голодали. Большинство стражи сбежало, и поставщики под шумок сбывали в тюрьму гнилье и залежь. А потом исчез последний поставщик, и заключенные перешли на фасоль — единственное, что оставалось на тюремном складе. Скоро до тюрьмы добралась холера, которая свирепствовала по всей Бирме.

Пошло известие о том, что японцы перерезали дорогу на север и не сегодня-завтра будут в Мандалае. Назавтра двери тюрьмы открылись и выпустили на свободу большинство заключенных. Осталось несколько сот такинон и коммунистов да сотни две случайных людей. Почему их не выпустили, не знали даже сами тюремщики. Ворота закрылись, и два дня никаких сведений с воли не поступало.

Надо было срочно что-то предпринять. Коммунисты знали, что японцы не помилуют их. Были колебания и среди левых такинов: что делать, чью сторону принять?

Тут обнаружилось, что из всего штата тюремщиков остались начальник тюрьмы и двое сторожей у ворот. Отправили делегацию к начальнику тюрьмы.

— Десять тысяч рупий и помощь в погрузке и вывозе моих вещей, — сказал начальник.

Заключенные смогли собрать только сто рупий.

— Вы согласны на долговые расписки?

Начальнику тюрьмы не оставалось ничего больше как согласиться.

Ночью в тюрьме состоялось последнее совещание. Решили: коммунисты будут пробиваться на север, в горы, а такины останутся в Мандалае и свяжутся как можно скорее с Аун Саном.

Совещание шло в камере. За решетчатым окном стоило облако дыма. Горел разбомбленный японцами королевский дворец — чудо бирманского деревянного зодчества, горела взорванная англичанами электростанция. Из холерного барака напротив слышались стоны и хрипы умирающих. У тюремного склада возились темные тени. Уголовники хотели вернуться на волю с прибылью. При свете свечей делили одеяла и насыпали в наволочки спичечные коробки.

Наутро все заключенные собрались на тюремном дворе. Они разделились на две группы. Одна, побольше, коммунисты и такины, стояла налегке посреди двора, ждала, пока откроют ворота. Другая, отягощенная узлами, прижималась к металлу ворот, надеясь вырваться на свободу пораньше.

Ворота завизжали и открылись. За ними стоил начальник тюрьмы и стражники с винтовками наперевес. Толпа мешочников хлынула было к ним, но остановилась.

— Никто не выйдет, пока не будет порядка и пока не будет нагружен мой грузовик! — крикнул начальник тюрьмы.

В дело вмешались такины.

— Одна гнилая рыбина портит всю корзину, — сказал Такин Ну. — Что скажут люди о бирманских политиках?

Такин Ну был известен своей рассудительностью и склонностью к литературе и буддийской философии. Он хотел после тюрьмы уйти от политической жизни и заняться личными делами. По крайней мере уверял в этом своих знакомых.