— Тогда, по крайней мере, прошу вас забрать останки на обратном пути. За время вашего отсутствия я постараюсь подготовить племя. Возможно, тогда им будет проще расстаться со своей реликвией, — не унимался Кэр, сам не веря в то, что это возможно.
— Мистеру Кэрилу, видимо, не хочется расстраивать супругу. Что ж, считайте это моим свадебным подарком. Мы заберем останки, возвращаясь в Аурлию. До нашего прибытия вы отвечаете за них головой, — улыбнулся адмирал, и в шатре раздались неуверенные смешки.
Кэру было приятно, что никто из офицеров «Отчаяния» даже не улыбнулся. В их взглядах он нашел понимание.
— Вы слишком юны и, видимо, не предназначены для нашего дела, что странно с учетом вашего происхождения. Не думал, что первая попавшаяся дикарка способна заставить благородного аурлийца свернуть с истинного пути, — закончил разговор адмирал Харис, жестом руки выгоняя всех из своего шатра.
Только оказавшись на улице, Кэр осознал всю дерзость и отчаянность своего поступка. Его отец был вассалом адмирала, и юноша совсем не хотел навлечь его гнев на свою семью. Он ждал, что капитан как следует его отчитает, но ошибся. Вместо этого Хольт, мистер Нортхэм и штурман — офицеры, которым довелось служить под началом Оливера Хариса, — были поражены тем, что лейтенанту удалось заставить адмирала изменить свой приказ. Среди них даже ходило выражение, что упрямство старого пройдохи крепче саггитового клинка. Огл положил свою гигантскую ладонь на плечо Кэра. В глазах Пита лейтенант нашел поддержку. Итан впервые поймал себя на мысли о том, как тяжело ему будет расставаться с этими людьми, успевшими стать ему товарищами за столь короткое время.
Весь следующий месяц работа на острове не прекращалась ни на секунду. Экипажи готовили свои корабли к отплытию, проверяя их сверху донизу, очищая каркас от облепивших его ракушек. Гвардейцы превратились в охотников и за отведенный им срок сильно сократили популяцию живности на острове. Мистеру Грею удалось оправиться от потери ноги, и теперь он, гордо опираясь на свой протез, руководил процессом заготовки провизии. Никто из моряков больше не был замечен в проявлении неуважения к интенданту. Пойманная дичь обильно обрабатывалась солью, чтобы как можно дольше оставаться пригодной для употребления. Пустые бочки доставлялись на берег, а обратно возвращались уже наполненные холодной ключевой водой.
Кэр поселился в деревне, обжив вместе с Ноа предоставленную им хижину. Большинство ночей он теперь проводил рядом со своим новым народом. Шаман вернулся в племя также неожиданно, как исчез. Аурлиец не знал, специально ли или нет, но шаман старательного его избегал. Итан ясно определил для себя, что к старику стоит относиться крайне настороженно.
Ноа проявила интерес к языку своего мужа, и теперь настала очередь Кэра смеяться над ее акцентом и над тем, как непросто ей давалось произношение некоторых слов. Разозлившись очередной неудачной попытке, она часто пыталась сдуть сползающую на глаза челку. Стоило признать, что в роли учителя Кэр выступал куда хуже аборигенки.
Они часто сбегали от всех на свое озеро, чтобы остаться наедине. Мистер Рокуэл предложил им, пока он еще здесь, нарисовать портрет их семьи. Ноа так бурно восхищалась талантом доктора, что даже заставила его покраснеть. Картина теперь красовалась в их шатре, между глиняной фигуркой бога аборигенов и символом Создателя. Ежедневно перед сном Ноа расспрашивала Кэра об Аурлии, устройстве ее городов, принятых обычаях. Интересовала дикарку и религия народа ее избранника.
Аурлиец довольно охотно рассказывал о многочисленных замках и поместьях, одеждах герцогов и герцогинь. Его умиляло искреннее удивление в глазах аборигенки, шокированной каждым новым открытием, но однажды девушка задала вопрос, которого так боялся Кэр. Ноа хотелось оказаться в местах, где вырос Итан, познакомиться с его семьей и друзьями. В тот день аурлийцу пришлось соврать ей во второй раз. На душе вновь стало тяжело от осознания того, что он никогда уже не сможет вернуться на родину.
Итан Кэрил пребывал в смешанном настроении. С одной стороны, он был безумно счастлив провести свою жизнь вместе с Ноа. С другой, он с тяжестью в сердце наблюдал за приготовлениями своих товарищей к отплытию. Из-за своих внутренних переживаний Кэр порой срывался на Ноа, о чем потом очень сожалел. Девушка не могла понять его и считала себя виновной в плохом настроении мужа. Одним утром на исходе месяца она разбудила его, произнеся поздравление с чистым аурлийским произношением.
— Кто тебе сказал? — улыбнулся Кэр, не открывая глаз.
— Бородатый великан, — девушка довольно улыбнулась.
Таким прозвищем она обозначала Огла среди других друзей Кэра. Улыбка на лице именинника стала еще шире, когда он представил смущенное лицо боцмана, пытающегося объясниться с дикаркой.
— Хватит спать. Я хочу показать тебе одно место, — она нетерпеливо принялась расталкивать Итана.