Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

«Финансовое состояние Австрии — ужасающее, — писал эрцгерцог Карл. — Невозможно даже в мирное время сбалансировать расходы и доходы. Понадобится, по крайней мере, 20 миллионов флоринов, чтобы перевести армию на военное положение, 33 миллиона в год, чтобы ее содержать и 150 миллионов в год, чтобы вести войну. Война приведет к немедленному банкротству... У нас будут, конечно, английские субсидии, но не следует преувеличивать их значимость... Они представляют лишь малую часть расходов (37 миллионов флоринов). Англичане еще и вычтут из этого долги, которые были сделаны ранее Австрией. И начислят проценты перед окончательным расчетом... Поэтому нужно любой ценой избежать войны, к тому же ее невозможно начать без союзников. Но кто же будут эти союзники? Можно надеяться только на русских... Контингент, который они обещают, недостаточен, чтобы Австрия могла бороться наравне с противником. И можем ли мы быть уверены, что завтра под каким-нибудь предлогом, например, разлад между командующими, они откажут нам в помощи? Наконец, даже если они с самым большим усердием будут поддерживать Австрию, все равно она примет на себя первый удар французов. Быть может, они даже вступят в нашу столицу до прибытия русских на Дунай»⁵.

Правда, эрцгерцог Карл считал, что рано или поздно войны с Францией не избежать. «Однако ее нужно отдалить настолько, насколько это будет возможно, — писал эрцгерцог, — и каждый год мира даст новых солдат и новые флорины австрийскому правительству» ⁶.

Этого-то как раз и не мог стерпеть Александр. Он хотел войны сейчас, немедленно, а австрийская осторожность выводила его из терпения. Выражавший мнение царя фактический министр иностранных дел Чарторыйский немедленно по получении ответа из Вены встретил посла Австрии графа Стадиона и буквально отчитал перепуганного посланника за письмо его императора. «Проект, выраженный в письме, это всего лишь видимость союза... от такого союза не будет никакого толка, ибо случай, при котором он вступит в силу, никак не обозначен»⁷, — заявил Чарторыйский. Посол оправдывался как мог, пытаясь доказать самую горячую дружбу и привязанность Австрии Петербургскому двору. Тогда Чарторыйский вдруг ошарашил его невиданной просьбой — он предложил послу вместе с ним откорректировать письмо императора Франца, исправив те статьи, которые не соответствовали взглядам на союз Чарторыйского и Александра I. Можно себе представить, как вытаращил глаза австрийский посол, который хотя и был ярым сторонником сближения с Россией, но и в мыслях не мог вообразить, как он будет править написанное рукой его повелителя послание!

Не горел желанием вступать в войну с французами и прусский король. Он также ответил на предложение Александра уклончивым ответом. Что касается Мадрида, здесь вообще смотрели в другую сторону. Фаворит королевы дон Годой, фактически заправлявший делами королевства, ответил на известие о гибели герцога Энгиенского ироничной фразой: «Когда есть дурная кровь, от нее надо отделаться».

Но самый жесткий ответ, самые страшные слова для Александра раздались из Парижа. В ответ на ноту, представленную 12 мая поверенному в делах Петром Убри, Бонапарт взорвался. Своему министру иностранных дел он написал: «Объясните им хорошенько, что я не хочу войны, но я никого не боюсь. И если рождение империи должно стать таким же славным, как колыбель революции, его отметит новая победа над врагами Франции»⁸. По поручению Первого консула Талейран написал, обращаясь к русскому правительству: «Жалоба, которую она (Россия) предъявляет сегодня, заставляет спросить, если бы когда Англия замышляла убийство Павла I, удалось бы узнать, что заговорщики находятся в одном лье от границы, неужели не поспешили бы их арестовать?»⁹

Это была настоящая пощечина царю. Хотя и в форме намека, Александру дали понять, что довольно странно выглядит в роли блюстителя европейской нравственности человек, который замешан в убийстве своего отца. «Эта кровная обида запала в сердце Александра и поселила в нем неизгладимую ненависть к Наполеону, руководствующую всеми его помыслами и делами впоследствии, — писал в своих мемуарах Греч. — Принужденный заключить с ним мир в Тильзите, Александр принес в жертву своему долгу и России угрызавшее его чувство, но ни на минуту не терял его и, когда пришло время, отомстил дерзновенному совершенною его гибелью. Вообще Александр был злопамятен и никогда в душе своей не прощал обид, хотя часто из видов благоразумия и политики скрывал и подавлял в себе это чувство»¹⁰.