Аут

В барак Хулио возвратился в плохом настроении. Он достал из ящика стола ручку, лист бумаги и начал писать.

* * *

Доктор Мэллон осторожно взял Габелотти за запястье и посчитал пульс.

— Хорошо себя чувствуете?

— Нет, — прохрипел Габелотти.

Когда его взгляд случайно задерживался на иллюминаторе, он быстро закрывал глаза, чтобы остановить начинавшееся головокружение. Он упорно смотрел в лежавшую на коленях газету и не видел ни строчки. К тому же он никак не мог забыть ужасные слова командира корабля: «Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров!» Еще до взлета доктор Мэллон напичкал его транквилизаторами. От них разболелась голова, но страх не прошел. Вцепившись пальцами в подлокотник, Габелотти перебирал в памяти все авиакатастрофы за последние десять лет. «ДС-10» в Париже… двести трупов… Месяц назад в Санта-Крус… такой же «Боинг-747», как и этот… Еще в…

— Ричард…

— Да, дон Этторе.

— Что-то мне совсем не по себе. Дайте мне еще одну вашу чертову таблетку.

— Вы уже превысили дозу.

— Плевать!

— Как скажете.

Врач вызвал стюардессу и попросил принести стакан воды. Перед тем как направить свой талант на поддержание здоровья богатой клиентуры, он три года проработал в психиатрической клинике. Он приблизительно знал, что такое страх полета для человеческого сознания. Знал он и то, кем был Габелотти. И часто спрашивал себя, не является ли его неудержимая страсть к власти компенсацией полового бессилия. Но для этого надо было побеседовать с Габелотти, задать ему несколько вопросов… Правда, с таким же успехом на эту тему можно говорить с каменными идолами с острова Пасхи. И тем не менее Габелотти предложил ему одиннадцать тысяч долларов за сопровождение в полете. За такие деньги его клиенты в Нью-Йорке могут три дня обойтись без него.

— Вам лучше, дон Этторе?

Заботливость Кармино Кримелло выводила Габелотти из себя. Этим он еще больше давал ему прочувствовать свое недомогание.

— Убирайся, — не глядя на него и не разжимая зубы, прошипел Габелотти.

Дважды повторять не было необходимости…

Кримелло поднялся по винтовой лестнице в бар и налил себе целый стакан виски. Его проблема заключалась не в самолетах, а в машинах. Если за рулем сидел кто-то другой, он умирал от страха. Но больше всего он боялся умереть от пули.

— Если уж на то пошло, дон Этторе, глотайте сразу две, — сказал доктор Мэллон. — Может, попробуете уснуть?

— Я не хочу спать! Мне приснится, что я лечу в самолете, и я проснусь.

— Прекрасная шутка, — засмеялся доктор Мэллон. — Не волнуйтесь… Через три часа мы будем в Цюрихе.

— Я сдохну раньше.

Дон Этторе в десятый раз убедился, что бумажный мешочек, как и рекламные проспекты, по-прежнему находится в кармашке кресла.

Умереть — это еще куда ни шло, но блевать публично!..

* * *

Телефонный звонок оторвал Шилин от группы друзей, оживленно обсуждавших сказочный взлет Курта Хайнца. Как и все, она от души смеялась и продолжала смеяться даже тогда, когда незнакомый голос из трубки сказал, что Рената стала жертвой автомобильной катастрофы на шоссе Декомпозе. Положив трубку, она нетвердой походкой подошла к Хомеру и тихо сказала ему на ухо о постигшем их горе. Никому не сказав ни слова, они незаметно покинули своих гостей и, сходя с ума от ужаса, бросились к месту аварии.

Первый шок Хомер испытал, увидев лежавшую вверх колесами незнакомую «Бьюти гоуст Р9». Второй — когда увидел тело Ренаты… Затылок дочери был раздроблен, грудная клетка раздавлена.

Кошмар продолжался дома…

Несмотря на поздний час — четыре утра, большинство гостей, уже совершенно пьяных, продолжали веселиться… Одни горланили песни гренадеров, другие громко, с шутками перекликались, находясь в разных концах комнаты, третьи танцевали между столами, уставленными пустыми бутылками…

Входная дверь неожиданно распахнулась, и в проеме показалась рыдающая Шилин. За ней шли мужчины в черном, неся на носилках тело Ренаты, покрытое одеялом. Процессию замыкал Хомер. Он шел с отрешенным видом, плотно сжав губы. Все прошли в комнату, которая когда-то принадлежала молодой женщине. Едва за ними закрылась дверь, оцепеневшие гости стали на цыпочках покидать дом. Есть горе, которое невозможно разделить…

К восьми часам утра Рената была одета в свой последний путь. Шилин разбудила телефонным звонком директора фирмы погребальных обрядов, и он направил к ним четырех лучших специалистов. Рената лежала на своей девичьей кровати. Лицо ее было спокойным и таким же красивым, как в жизни. Мать попросила одеть ее в светло-розовое платье, которое предназначалось для церемонии бракосочетания. На каждом углу кровати стояли зажженные свечи. Раздавленные горем, держа друг друга за руки, Шилин и Хомер стояли на коленях и беззвучно рыдали.

* * *

Курт Хайнц появился в доме в восемь десять утра. Ни тесть, ни теща не посмотрели на него. Он опустился рядом с ними на колени и начал молиться.

Когда он возвращался из аэропорта, кипя от злости и негодования, его такси было остановлено полицейским заслоном. На обочине, колесами вверх, лежала машина с откидным верхом.

Курт ненавидел такие сцены.

— Поезжайте, — сказал он, отводя глаза.