Красотка

Джон Лоутон Красотка

Когда жизнь делает крутой поворот и мы ищем объяснения этому в поступках и словах, или в чьей-то злой воле, или в обстоятельствах окружения — редко кто в это время видит лукавую улыбку всевидящей судьбы…

— Филипп, прекрасный прием!..

— Ну еще бы! Это все жена. Она даже пригласила фирму по обслуживанию приемов…

Адвокат Филипп Стаки лавировал среди гостей с изяществом и легкостью привыкшего к таким сборищам человека. Он успевал улыбнуться, пожать руку, произнести тонкий и льстивый комплимент, назначить встречу, напомнить о свидании… Среди приглашенных были в основном нужные люди — ведь, как известно, нигде так просто не устанавливаются будущие деловые контакты, как в непринужденной обстановке взаимного расположения.

— Эдварда не видели?.. — Где Эдвард? — то и дело останавливали Филиппа.

— А в самом деле, где Эдвард? — Стаки начал нервничать — на этот прием возлагались определенные надежды.

А в это время в комнате наверху Эдвард Луис, как всегда привлекательный и элегантный, но заметно раздосадованный, что было на него совсем не похоже, — вел нелегкий разговор по телефону со своей подругой.

— …я просил секретаршу, чтобы она все с тобой оговорила.

— Я говорю с твоей секретаршей чаще, чем с тобой! А между прочим, это моя собственная и единственная жизнь, Эдвард!

— Понятно. Но эта неделя для меня очень важна. Я хочу, чтобы ты была здесь.

— Ты меня не предупредил, что я должна быть у тебя на побегушках!

— Нет, ты не должна быть у меня на побегушках, — с досадой сказал Эдвард.

— Но именно так я себя и чувствую…

— Если ты этого хочешь, то уезжай! — Эдвард рассердился.

— Когда ты приедешь в Нью-Йорк, мы это обсудим.

— Давай лучше сейчас.

— Пока, Эдвард, — раздалось в ответ, и тут же послышались короткие гудки, которые показались особенно противными.

— Пока, Джессика, — бросил он в пустоту.

Эдвард Луис не любил, когда у него что-то не получалось. Похоже, сейчас был именно такой случай. «Именно сейчас, когда мне нужно быть в полной форме», — сердито думал он, сбегая по лестнице. Им овладело какое-то странное, непреодолимое желание скорее уйти. Хотя он знал, что там, в отеле, в своем роскошном люксе, он будет злиться еще больше. Но все-таки какая-то неведомая сила, которой он даже и не пытался найти объяснения, гнала его отсюда.

— Поговорите лучше с моим адвокатом, — на ходу бросил он одному из сотрудников, попытавшемуся что-то сказать. — Кстати, в Токио какой курс акций Морриса?

— Не знаю.

— Как! Токио открылся, между прочим, девятнадцать с половиной минут назад! Как можно быстрее узнайте.

— Хорошо, сэр!

Слуга подал пальто. «Я, может быть, еще сюда вернусь», — утешил сам себя Эдвард и тут же услышал:

— Эдвард!

К нему подходила Сьюзен.

— Сьюзен! — искренне обрадовался он. — Я слышал, что ты вышла замуж?

— Ну да! Я не могла вечно тебя ждать…

Обняв ее и наклонившись совсем близко, он неожиданно для себя спросил:

— Скажи, Сьюзен, когда у тебя был роман, ты говорила с моей секретаршей чаще, чем со мной?

— Она была у меня на свадьбе подружкой невесты.

— Твоему мужу очень повезло, — искренне шепнул он. — Пока! Эта встреча маленькой теплой капелькой согрела душу…

— Он уходит, Эдвард уходит! — жена Филиппа забеспокоилась. Филипп нагнал Эдварда уже во дворе около машин.

— Эй, Эдвард, ты куда?

— У тебя ключи от машины есть, от твоей? — не ответил на вопрос Эдвард.

— А где твой лимузин?

— Лимузин там похоронили, его не выгрызешь теперь оттуда, — Эдвард махнул рукой в сторону стоянки, где скопом стояли машины, так как никто не собирался уезжать до окончания приема.

Шофер лимузина, принадлежавшего отелю, красноречиво развел руками…

— Ну ладно, — вынужден был согласиться Филипп, видя, что его друг уже сидит в машине. — Только знай, ты несколько взволнован… Э… Эдвард, а ты вообще знаешь эту машину? Это совсем новая машина, будь с ней поаккуратнее, она совсем новая, слышишь?

Машина нервно рванулась вперед и тут же остановилась. Филипп увидел, как Эдвард без разбору дергает за все ручки. «Дело плохо», — похолодел он.

— Эдвард, ради Бога, умоляю тебя, ничего с ней не сделай! Я люблю эту машину! Куда ты едешь, тебе же в другую сторону!

Но последних слов Эдвард уже не слышал. Его машина неслась к городу, все ближе к сияющим огням, мимо холма, на котором огромными буквами, видными отовсюду, горела надпись ГОЛЛИВУД.

На улицы Лос-Анджелеса опускались сумерки. Вернее было бы сказать — над Лос-Анджелесом загорались сумерки, потому что как только начинало слегка темнеть — миллиарды немыслимо красивых рекламных огней загорались с неистовой силой. Наступало время праздности и любви.

В маленькой захламленной квартирке зазвенел будильник. Стрелки показывали без пяти девять. Пора…