В четыре часа вечера, соблюдая все пункты утреннего рандеву, Габелотти и Вольпоне снова встретились в парке «Долдер». Несмотря на протесты Анджело Барбы и Кармино Кримелло, дон Этторе решил рассказать Вольпоне о предательстве О’Бройна. Делал он это не из-за большой любви к правде или завоевания доверия Итало, а потому, что дальше отступать было некуда. И еще потому, что он подозревал, что Малыш Вольпоне не только в курсе этого события, но уже успел отловить его финансового советника, подвергнуть его пыткам и, ничего не добившись — иначе зачем ему здесь находиться? — отправил его в мир иной.
Сейчас было еще жарче, чем в полдень. Как только доны увидели друг друга, их телохранители отошли в сторону.
На этот раз Габелотти сам, первым, шагнул навстречу Вольпоне.
— Итало, я должен принести тебе свои извинения.
Как и утром, он взял его под руку и увлек к той же скамейке.
— Ты был прав. О’Бройн предал меня. Я был у банкира. Номер, который мне сообщил О’Бройн, — фальшивый!
Итало незаметно расслабился.
— Я не могу в это все еще поверить, — продолжал дон Этторе, покачивая головой. — Что меня больше всего волнует? Смог ли этот мой чертов адвокат вытащить деньги из банка?
Итало наблюдал за двумя голубями, боровшимися за корочку хлеба.
— Банкир ничего определенного не сказал, понимаешь… Как узнать, где деньги? В банке или О’Бройн скрылся вместе с ними?
Он вопросительно посмотрел на Вольпоне.
— На какого ставишь? На правого или левого? — спросил Вольпоне, показав на голубей.
— Это очень важно для нас… Брать в осаду банк не имеет смысла, если Мортимер упорхнул с деньгами. Если бы прояснить этот вопрос, мы подумали бы, каким образом направить наши совместные усилия. Ты в Цюрихе давно, может, тебе известно больше, чем мне?
Вольпоне отрицательно покачал головой.
— Я оказался в очень затруднительном положении, Итало, и откровенно спрашиваю тебя: что ты думаешь на этот счет? У тебя есть какой-нибудь план?
— Закончить то, что начал, — отвечал Итало.
— То есть?
— Давить на Клоппе.
— Но до сих пор эта тактика ничего не дала.
— Мы были слишком вежливыми…
Габелотти с удовлетворением отметил это «мы».
— Ты понимаешь, что его жизнь для нас дорога? И он это знает. Это дает ему возможность куражиться над нами столько, сколько ему вздумается. В конце концов он может заявить в полицию. И, в лучшем случае, нас выдворят отсюда, — сказал дон Этторе, прищелкнув пальцами.
Малыш задумался. Юдельман и он рассматривали две возможности: у Габелотти есть номер счета и у Габелотти нет номера счета. Второй вариант устраивал их больше. Он вспомнил совет Моше и спокойным голосом сказал:
— У меня есть предложение.
Этторе внимательно на него посмотрел. Несмотря на все его провокации, Итало отказался комментировать поступок О’Бройна. И ни на секунду на его лице не возникло выражения обеспокоенности… Вывод: Малыш Вольпоне рассчитался с адвокатом, но секрета так и не узнал.
— Слушаю, Итало, говори!
— Как ты думаешь, сможем ли мы расколоть Клоппе, если подержим его несколько дней у себя?
— Вне всякого сомнения, Итало. Но, к сожалению, этот план невозможно осуществить.
— Ты так думаешь? Почему?
— Исчезновение Клоппе взбудоражит всю Швейцарию и поднимет на ноги всю полицию.
Впервые за время их общения Итало позволил себе улыбнуться.
— Я так не думаю, Этторе.
Он вытащил из кармана конверт.
— Хочешь узнать, что находится внутри?
Внешне безразличным жестом Габелотти достал из конверта вчетверо сложенный лист бумаги и фотографию молодой высокой негритянки с великолепным телом, одетой только в микроскопические прозрачные трусики.
— Кто это? — спросил Габелотти.
— Подружка Клоппе. Проститутка по имени Инес. Он трахается с ней в бронированном подвале собственного банка. А теперь посмотри, кому адресовано письмо.
Твердым, типично американским почерком было написано:
«Миссис Шилин Клоппе. 9, Беллеривштрассе, Цюрих».
Габелотти с изумлением посмотрел на Итало.
— Хочешь сказать, что подружка Клоппе написала письмо его жене?
— Под мою диктовку. Прочти…
Габелотти развернул лист.
— Я ставлю на левого, — сказал дон Этторе.
— Ты проиграл. Смотри…
Голубь справа улетел, зажав в клюве корочку хлеба.
— Она действительно принцесса? — спросил Габелотти.