Аут

— В двух случаях — относительно серьезные травмы, в последнем водитель отделялся легкой контузией. Если вы согласны меня выслушать, сэр, я изложу вам свою идею. Она стоит столько, сколько стоит… Итак… Если в течение трех месяцев ничего не произойдет, я имею в виду новую аварию, мы оставляем все так, как есть… За это время я что-нибудь придумаю, чтобы спасти фирму… если снова начнутся аварии. Что вы на это скажете?

Хомер надолго погрузился в размышление. Мелвин Бост уважительно не нарушал тишину.

— В данном случае, сэр, — заговорил он после молчания, — это самое верное решение. К тому же новые «Р9», которые пойдут с конвейера через месяц, будут совершенно безопасны.

— Сделайте все, что в ваших силах, Мелвин.

* * *

Капитан Кирпатрик относился к Интерполу с таким же пренебрежением, как к своей первой паре наручников. Он доверял только тем людям, которых обучил сам. И еще он прекрасно знал, каким соблазнам подвергаются молодые инспекторы, в душе которых еще не зажегся священный огонь. Синдикат своими умопомрачительными взятками мог коррумпировать все, что коррумпировалось… Когда зарабатываешь пятьсот долларов в месяц, и тебе не всегда оплачивают расходы за общественный транспорт, как тут не заслушаться волшебным пением сирен! Поэтому его выбор пал на Патрика Махоуни и Дейва Кавано, таких же ирландцев, как и он сам: неподкупных и ревностно им выученных. В них он был уверен: такие парни не упустят Итало Вольпоне, даже если потребуется последовать за ним в ад.

В аэропорту он дал им последние наставления.

— По мере возможности старайтесь работать порознь. Он будет подозревать, что за ним следят. Будьте осторожны и начеку! Он попытается уйти от вас. Один из вас должен сидеть у него на пятках, второй подстраховывать. Никаких контактов со швейцарской полицией! Они терпеть не могут, когда чужие суют нос в их миску… Попадете в переделку, выкручивайтесь сами… Из своего кабинета я вам ничем не помогу.

Махоуни и Кавано вежливо слушали и удивлялись тому, что говорил Кирпатрик. Такие инструкции они постеснялись бы давать даже зеленому инспектору.

Они долго изучали фотографии Малыша Вольпоне, запечатлевая в памяти его живые жесткие глаза, блестящие, цвета воронова крыла волосы.

Сейчас, делая вид, что не знают друг друга, они поднимались по трапу в «Боинг-747». Кавано летел туристическим классом, Махоуни — первым: результат игры «орел или решка».

Махоуни было тридцать два года, Кавано — двадцать девять. Это были самые ответственные и дисциплинированные сыщики бригады, но, несмотря на поставленную задачу, командировку в Швейцарию они рассматривали как приятное путешествие.

Последующие события докажут, что они ошибались…

* * *

Во внешности Шилин Клоппе не было изюминки: голубые глаза, двойной подбородок, темные волосы, бледная, нежная кожа лица. Она жила размеренной жизнью по раз и навсегда определенному порядку: время чая, время приема пищи, время молитвы, время встреч с друзьями, отход ко сну… Существование, одновременно полное, как яйцо, и пустое… Она была заряжена на необходимость помочь другим, подчиняться мужу, справедливо относиться к слугам и не испытывала никакого расизма — без колебаний нанимала итальянцев, французов или португальцев, а в случае необходимости приглашала горничную метиску или кухарку арабку. Ее подруги, жены банкиров, тихо вздрагивали от такой смелости. «Надо жить в ногу со временем», — отвечала Шилин, взволнованная собственным либерализмом. Посаженная в теплый кокон, созданный Хомером, она ни к чему не испытывала страстного влечения. Имела разумное количество бриллиантов, как и все ее подруги, шофера и относительно скромный гардероб.

— Хомер, ты уже закончил ужинать?

— Я должен еще немного поработать перед сном. Извини…

— Тебе прислать чай в спальню?

— Лучше кофе.

— Это неразумно. Уже половина десятого.

— Нужно прочесть массу документов к завтрашнему дню. Где Рената?

— Кажется, с Куртом.

Лицо Хомера Клоппе едва заметно перекосилось. Шилин сделала вид, что не заметила перемены в его настроении. Они сотни раз обсуждали личность будущего зятя. Шилин отстаивала кандидатуру Курта перед Хомером и своими друзьями, которые называли ее прогрессивной, и она таяла, очарованная этим словом. Хомер списывал ее прогрессивность на инфантильность, нереальное восприятие окружавшего ее мира, на эмоциональное отрицание происходящего вокруг нее. Его преподавательская деятельность где-то в глубине души импонировала ему.

— Спокойной ночи, — сказала Шилин с улыбкой любящей супруги и добавила: — Ты слишком много работаешь, Хомер… Я увижу тебя завтра за завтраком? Хотелось бы посвятить тебя в последние приготовления перед церемонией…

Клоппе бросил на нее пронзительный взгляд. Она сделала вид, что не заметила его.

— И не забудь — завтра четверг! — не поднимая глаз, напомнила она.

— Разве можно забыть! — пробормотал Клоппе. — Спокойной ночи.