Аутодафе

— А тройка для рассмотрения твоего персонального дела уже собралась! — продолжил информировать агент Мартин.

Он всегда приходил на работу раньше положенного и все новости умудрялся узнавать первым в отделе.

— Почему тройка? — удивился я. — Мне бы хватило и одного Шмеля, честное слово.

Генка сделал непроницаемое лицо:

— Скоро сам всё узнаешь.

И включил свой раздолбанный двухкассетник. Сторонний человек и слов-то не разобрал бы в затертой до дыр записи, но мы знали их наизусть:

Город древний, город длинный,
Минарет Екатерины,
Даже свод тюрьмы старинной
Здесь положен буквой «Е».
Здесь от века было тяжко,
Здесь пришили Николашку,
И любая помнит башня
О Демидовской семье…

В золотые времена моего школьного детства песенка стала неофициальным гимном нашего города. Но Генка крутил ее каждое — без исключений! — утро отнюдь не оттого, что страдал уральско-республиканским патриотизмом. Лишь как напоминание об одной неприятной истории. Стряслась она несколько лет назад, когда финансирование весьма урезали зато разрешили филиалам Конторы подрабатывать на стороне, по договорам с частными и государственными структурами. И агент Мартин решил проявить инициативу. Тогда как раз шла великая пря вокруг романовских останков: где хоронить? Причислять ли к лику? Да и вообще — подлинные ли?

А Генку осенило: медицинские спецы Трех Китов без проблем, легко и быстро, подтвердят или опровергнут идентичность «Николаши» и всего царского семейства, есть у них методы…

Чем не приработок? Шмель, уже тогда занимавший должность начальника филиала, запретил. Не объясняя причин. Геннадий обозвал его ретроградом, не понимающим рыночной экономики, и — в полном соответствии с уставом — послал рапорт вышестоящему начальству.

Ответ получился быстрым и неадекватным. Можно сказать, асимметричным. Прикатившая из Москвы комиссия два месяца перетряхивала все былые дела агента Мартина. И, заодно уж, — личную жизнь.

С тех пор о судьбе последнего самодержца Мартынов не заговаривал ни с кем и ни разу — но каждое его утро начинается с этой песенки… У Генки вообще хватает странностей. Например, таскает в кармане кастет — память о хулиганском детстве. Говорит — сувенир, на счастье…

Я решительно нажал клавишу «СТОП». И спросил о насущном:

— Слушай, что за тройка такая? Ты меня не на пушку берешь часом?

— Уже трепещешь? Правильно делаешь. Во-первых, сам Шмель. Во-вторых, суб-командор, дорогой наш Альберт Иванович…

Он сделал зловещую паузу, чтобы я проникся.

Да уж… Не думал, что моими прегрешениями заинтересуется заместитель начальника Оперативного управления, курирующий наш филиал. Этак дело грозит закончиться не годом в «штрафбате»…

— Может, не по мою душу? — тоскливо предположил я.

— Может быть, может быть… — легко согласился Мартынов. — Прилетел попить водочки со Шмелем, потолковать за жизнь…

— А кто третий? — вспомнил я.

Генка округлил глаза и сообщил таинственным шепотом:

— Во-о-о-т такенная клизма! Трехведерная!

Тьфу… Высказать мнение об уровне юмора агента Мартина помешал телефонный звонок. Трубку я поднял с нехорошим предчувствием — и оно немедленно оправдалось.

— Зайдите ко мне, агент Хантер! — И Шмель дал отбой, не дожидаясь моего ответа.

Когда я уходил, Мартынов вновь запустил свой шлягер всех времен и народов:

Мостовые здесь видали

Марш победы, звон кандальный,

Жены верные рыдали,

Шли на каторгу вослед…

И я поплелся к начальству, как на каторгу. Под кандальный звон. Стать полным провидцем барду помешало лишь отсутствие рыдающей верной Светланки и злорадно улыбающейся мадам Гришняковой.

3

Трехведерная клизма в кабинете начальника филиала не обнаружилась. По крайней мере от порога в глаза не бросалась. Но и мой непосредственный шеф — начальник оперативного отдела суб-координатор Шаман — в заседании не участвовал. Тройка оказалась-таки двойкой.

Плохи дела. Шаман мог бы замолвить за меня словечко… Тем более что санкцию на операцию дал именно он. Хотя — каюсь, каюсь, каюсь — формулировку «провести профилактические мероприятия» я истолковал более чем вольно.

— Проходите, агент Хантер, присаживайтесь, — ледяным тоном пригласил Шмель.

Прошел. Присел. Суб-командор изучал меня с откровенным любопытством. Шмель, наоборот, так пристально уставился на раскрытую папку, словно она вместо служебных документов скрывала от посторонних взглядов журнал «Плейбой».

Я тоже изучал Альберта Ивановича, разве что не с таким явным интересом. Всех, кто считает, что столичные суб-командоры — двухметровые мускулистые супермены с саженным разворотом плеч и волевым подбородком, наш куратор разочаровал бы. Роста он был среднего, плечи вполне соответствовали росту. А подбородок… Обычный подбородок. Чисто выбритый, с ямочкой. И глаза, как в том анекдоте, — добрые-добрые.

Пауза затягивалась. Нарушил ее Шмель, оторвавшись наконец от «Плейбоя»:

— Докладывайте, агент Хантер. О вашей последней операции. Все узловые моменты, без мелких подробностей.