Аутодафе

-- Послушайте, князь, - сказала она, - я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моей к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего мужа, и я буду считать вас благодетелем, - торопливо прибавила она. - Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде, - говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.

Охренеть.

Её заставили выучить текст? Вот такой. И она "откатывает обязательную программу", не задумываясь о смысле произносимого?

Я - впал. В этот... в ступор. И в ту самую... как же её... в растерянность.

"Сделайте это для моего мужа...".

"Это" - что? Гвардии здесь нет, поспособствовать зачислению Казика хоть куда - не могу.

***

У Л.Н.Толстого князь Василий, к которому обращается просительница, знает, что влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. И, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние.

-- ChХre Анна Михайловна, - сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, - для меня почти невозможно сделать то, что? вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас, я сделаю невозможное, вот вам моя рука. Довольны вы?

Я - не вася, Казик - не гвардеец, мы - не Санкт-Петербурге. И... И какого хрена...?!

***

Чёт... растерялся я. И обозлился.

Мы - не в Тильзите на Немане, а в Берестье на Буге. Я - не Наполеон. Совсем не. И совершить ошибки его уровня не смогу. Мелковат-с. Но чувство, что мне подкладывают обтитулованную бабёнку, ожидая оплаты на гос.уровне... очень чёткое.

Бордель. С сутенером-князем и проституткой-княгиней. С полит.последствиями.

"У красавца-молодца

Что-то капает с конца".

Что-что... Слёзы. От осознания собственной глупости.

Когнитивный диссонанс текстов от "матёрой глыбищи" и монолога средне-средневековой ляшской княгини - остановил все шарики с роликами в моих мозгах. И нафига я в школе учился? Не читал бы прежде Толстого Л.Н. - нынче бы не клинило.

Единственное что сработало - стремление к конкретике в явной несуразности. В смысле: недоумение про, ею не сказанное, но мною вспомненное, зачисление в гвардию.

Мы, явно, не понимали друг друга, думали и говорили о разном. Тезаурусы не совпадали. Надо как-то согласовать... аппараты. В смысле: понятийные.

-- Да для чего ж это ему надо? Козлу такому.

На "козла" она вздрогнула и понесла дальше умоляющей скороговоркой:

-- Войско ему надобно, большое войско, а то все над ним насмехаются, говорят, счастья у него нету, не годный, де, ни к чему, только мещанок брюхатить умеет, а меча в руках не удержит, а коли без славы, то и место ему на тряпке у порога, а ежели войска нет, то и славы нет, так у братьев в прихлебателях и век доживать будет, в нищете да небрежении, только и останется ему меня, несчастную-неудалую, давить-гнобить...

Ага. Шустрый мужикашка. Сам в гвардию не хочет - хочет гвардию под себя.

Факеншит! Ваня, вылезай из русской классики, ныряй в архаику. В такую же. В смысле: в русскую.

Тон её становился всё более ноющим, сходным с тем, что я слышал, когда они шли от реки к шатру.

-- Милости твоей прошу, князенька. Ты-т ныне высоко взлетел, пожалей меня по старой памяти, за ради дней молодых да радостных, вместе проведённых, дай мужу моему войско доброе, хай он прославится. Шоб ему повылазило...

Ага. Вот тут я ей сразу и рожу. Полки воинские. На конях и с флагами.

Очевидность немедленного отторжения изложенного предложения в рамках осознаваемой примитивизации моего мышления нашло отражение в появлении физиогномического выражения.

Я не сильно... жужжу? Тогда проще: скривился я. Мордой лица.

Она заметила недовольную гримасу и опустилась на колени передо мной.

Как я уже говорил, воспитание Саввушки в Киеве дало мне некоторые познания в многозначном и выразительном процессе коленопреклонения и коленоподползания. Отточенность движений свидетельствовала об обширной практике.

-- Обещайте, обещайте, Иван Юрьевич, - сказала она вновь переходя на "вы" и глядя на меня умильно снизу вверх, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то была ей свойственна, а теперь так не шла к ее нездорово розовеющему, опухшему, стянутому помеченным поносно-геморройной птичкой платком, лицу.

Она, видимо, забыла свои годы, положение, одеяние и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. И не только старинные.

В память о нашем давнем разговоре, я был в корзне. Это довольно тяжёлая, подбитая мехом штука. А погоды стоят жаркие, так что я, в нарушение обычных своих правил, снял свой бронированный кафтан.

Факеншит! Предполагалось же свидание с давней долгожданной сердечной привязанностью! На кой тут брони?!

***

" - Ненавижу эти новомодные длинные пиджаки! Полчаса разговаривала с Пьером, и так не поняла как он ко мне относится!".

"Пиджака" на мне не было.

***