утверждающим – ветра, песка и ночи.
Я хотел до того мир обнять,
спрятать в себя, или спрятаться самому,
Тишина. Комната. Дверь. Кровать.
Части всего, а целое – ничему.
Нет ничего. Все в собственной голове.
Нет ничему, что вне, пусть останется там же.
Найдя край собственной темноте,
увидишь, что стены темниц бумажны.
Свобода вшита тебе под кожу.
Все беды от глупости, юности и романов.
Жаль, что времени столько пожил
и лишь прошлое распихано по карманам.
Раньше видел многое: восторгался,
любил, плакал, пил, танцевал. По кругу.
Теперь мир крутится, как на пальце,
Но я ничего не хочу с ним. Я просто буду.
Аквариум
Седина приходит до тридцати.
Мудрость может и задержаться.
Мне хотелось бы подрасти,
но останется вечно двадцать.
Борода еще не растет,
за работу платят исправно мало.
Я у моря разжечь костер
мечтаю, закутавшись в покрывало.
Не сплю до рассвета, не жду тепла,
стараюсь одеться не по погоде
и в беспорядке мои дела,
а время? Время всегда уходит.
Под легким флером из ностальгии:
окно трамвайное, шепчет ливень -
там под зонтами бегут другие,
там быт и пепел, там их погибель.
Так песня жизни звучит извечно.
Без повторений. Фальшивит скрипка.
А мы стареем по-человечьи:
почисть аквариум – всплыла рыбка.
Стрелок
А жизнь, что новобранцу автомат:
«Беги под пули, бей врага смелее!».
Под крик друзей и под блаженный мат
на выдохе лишь скажешь: «Не умею…».
А рядом разрывается снаряд
и вдалеке горят родные хаты.
Да ты до смерти будешь только рад
спускать крючок, как прочие солдаты.
Но кончится война, и вот старик
к потертой рукояти и прикладу
вновь прижимаешь бледный-бледный лик -
ты жизнью стал обязан автомату.
Ты сунешь новобранцу автомат,
не видя, что твой сын совсем растерян
и скажет он как тысячи солдат,
на выдохе и тихо: «Не умею…».
Без названия
Останемся в записных книжках,
амбулаторных картах.
Время маленький злой воришка.
Проиграемся, но с азартом.
Останемся ждать в приемных
занимая себе на счастье.
В типовых ульях тесных, темных.
Карт в колоде единой масти.
В фотоальбомах школьных.
Зарплатных конвертах тонких.
Делать вид, что совсем не больно -
зашивать себя без иголки.
Останемся в удаленных,
неотвеченных, черных списках,
типовых ульях тесных, темных -
жить спокойно, мечтать о рисках.
Самый нужный человек
Бродит по заснеженным проспектам,
может лет с пол сотни или век,
людям неизвестный серый некто -
Самый нужный в мире человек.
Он уже не молод и простужен,
в стоптанных ботинках и шарфе,
тот, кто миру очень-очень нужен,
кто необходим почти везде.
Пробегают мимо него люди
и не видят из-за сонных век,
как минует их по воле судеб
самый нужный в мире человек.
Он всегда один и ночью даже,
когда фонари уже поблекли,
путь ему прохожий не подскажет,
если повстречает на проспекте.
Может лет с пол сотни или век,
разбирает бесконечно злость:
вроде самый нужный человек,
а вот места в мире не нашлось.
Каблуки
Образ твой разбросан по прихожей.
Каблуки оставлены у двери.
Что же, на любовь вполне похоже,
мы же так с тобою и хотели?
Долгий разговор. Щелчок двери.
Серьги – две трофейные медали,
Тихо прошепчу себе: «Умри…», -
лучше б мы друг друга и не знали.
У тебя сто поводов заснуть
на моем плече и не проснутся -
это не любовь, а как-нибудь,
чтобы переспать, но не вернуться.
«Впрочем» – не случится никогда.
«Впрочем» в сотый раз уже не к месту.
Впрочем, у тебя другой года
делает из девочки невесту.
После поцелуев, нежных рук,
серьги отправляются на деле
в ящик, где таких десяток штук -
мы же так с тобою и хотели?
Без названия
Так просто возвести до абсолюта,
экстраполировать, украсить, переврать.
Но только ложь не создаёт уюта,
а может помешать спокойно спать.
О многом, малом, черном или белом,
о ненависти, дружбе и любви,
чтобы владеть деньгами, страхом, телом,
и всеми, кто встречается в Пути.
Так убедить себя в несовершенстве мира,
несовершенстве всех вокруг себя, легко,
и стать мишенью паркового тира,
пока все выстрелы уходят в молоко…
Так можно быть тираном и изгоем,
страдать или сплести силки покрепче,
но если правду знают даже двое
о тайнах точно не заходит речи.
Ты сам ответ, вопрос и запятая,
и всегда был врагом, как дуэлянтом.
А жизнь всегда одна – она прямая,
свернуть никак, но кто же без таланта?
Кто-то бежит и борется с собою,
системой, не взаимностью и роком,
но зло и благо чертятся рукою,
твоей и только, в диалоге с Богом.
Трещины
Я не верю в идеальных женщин,
впрочем, как и в праведных мужчин.
В каждом достает глубоких трещин,
ран на сердце, шрамов и морщин.
В каждом есть лукавое начало -
этим человек и знаменит.
Защищает прошлого печали
от случайных взглядов и обид.
Сшитые сердца тобою наспех
глубже прячь, за тысячу замков,
потому что происками счастья
к нам приводит часто дураков.
Танцы на граблях, однако в моде:
сколько стороною не держись,
мы по кругу очень часто ходим,
говоря другим: "Такая жизнь!".
Я не верю в идеальных женщин,
впрочем, как и в праведных мужчин.
В каждом достает глубоких трещин,