Аутсайдеры

Сестры вытащили за ноги из постели, защекотали и затискали, дергая за отросшие волосы. Сашка подбросил к потолку и бултыхнул в ванну прямо в пижаме. Мама рассердилась за лужи, велела вытирать пол. Вернулась старшая сестра Нинка с ночного дежурства в больнице. Бабушка поставила на стол огромную кастрюлю со вчерашним куриным супом. Папа и Сашка, оба высокие и мускулистые, будто квадратные, делали зарядку перед открытой балконной дверью. Девчонки оккупировали ванную.

В квартире не было ни одного пустого угла, все забито народом до отказа. Соседи, родственники, друзья и просто всякие левые люди толкались тут с утра до ночи. Петька загибался от этой суеты, он сбегал от шума, дыма, запаха еды, насмешек и затрещин, ворчания и ругани.

Он чувствовал себя чужим, худой и маленький для своего возраста, тихий и вялый, угрюмый молчун в углу с гитарой и книгами. Его стену над кроватью украшали плакаты «Властелин колец», фотографии Ирландии, вырезанные из журналов про путешествия. Ирландский флаг, сшитый из старой простыни и обрезков ткани, которые остались после маминого шитья. Портреты ирландских революционеров гражданской войны. На почетном месте висели меч, шлем, игрушечный автомат, усовершенствованный, но по-прежнему стреляющий разноцветными огоньками. Остальное рыцарское снаряжение хранилось в шкафу вместе со спортивными костюмами брата и мятыми футболками.

Дома Петька обычно прятался в своем закутке на кровати, задергивал шторы-полог и при свете карманного фонарика подбирал аккорды на гитаре, сочинял песни и стихи, древние эльфийские баллады, ирландские протяжные напевы о рыцарях, великих воинах и героях-революционерах, павших в сражении за свободу и независимость родины. Перечитывал любимых Толкина, Йейтса и Джойса…

Он уплетал бутерброды с колбасой, которые урвал от завтрака, лишь бы только не заставили хлебать вчерашний суп с луком и кружочками жира. Небо прояснилось, ветер стих, морозный воздух начал теплеть. Он был почти счастлив наедине с собой. Только почему-то не было желания махать мечом и отрабатывать приемы ближнего боя. Мысли витали где-то далеко. А в плеере звучала «Eleanor Put Your Boots On» Franz Ferdinand.

«Заброшенное здание шахты стало нашим местом встреч. Мы называли его Храм… Каждый принес что-нибудь из дома… Мы читали друг другу стихи… И даже разработали специальное приветствие…

Стиляга никогда не обнажает оружия, наши пистолеты – это средство нашей моральной защиты. И самое главное, их можно носить с собой, но никогда не показывать публично, это может погубить все…»

Адриан

Он всю ночь шатался по улицам, глазел на витрины и огни ночных кубов, лежал на скамейке в парке и смотрел на звезды, жутко замерз и домой вернулся только под утро.

Пустая холодная квартира встретила мертвой тишиной, духом одиночества, тоски и скуки, непроходимой, непробиваемой, отупляющей…

На кухонном столе записка от отца и пачка денег до конца недели. Опять командировка. В холодильнике из еды только пиво и замороженные полуфабрикаты.

Он достал из мини-бара полупустую бутылку французского красного вина. Хлебнул прямо из горлышка и ощутил запах маминых духов и губной помады. Все, что осталось после ее ухода. Сорванные шторы с окон спальни, вывернутые ящики комода, разбросанные подушки. В гардеробе ряды голых вешалок, похожих на болтающиеся скелеты. Когда он был совсем маленьким, часто любил прятаться в этой комнате, забитой одеждой и обувью. Словно теплая и безопасная нора, мягкая, пушистая, пахнущая мамой. Она каждый раз находила его здесь мирно спящим. Теперь гардеробная напоминала гроб. Мама ушла навсегда, и он не мог понять почему.

Завернувшись в мешковатое бернардовское пальто, подняв воротник, Адриан стоял на крыше своей мансарды и курил, жмурясь от промозглого ветра, пробирающего до костей. Повсюду, куда ни глянь, бесконечные унылые крыши, телевизионные антенны, подъемные краны, а высоко-высоко над всем этим однообразием небо уплывает к самому горизонту, туда, где вспыхивают одна за другой оранжевые полоски рассвета.

Адриан смотрел, как восходит солнце, глотал вино из бутылки, вдыхал сигаретный дым вместе с холодным ветром, чувствовал, что заболевает, и думал о жизни, о той новенькой девчонке… Он представлял, как с разбегу прыгает с крыши и летит над землей…

Порывшись в пластинках, нашел одну, поставил ее и рухнул в гамак прямо в пальто и сигаретой в зубах. Уставился в стеклянный наклонный потолок мансарды, плавно покачивался, медленно проваливаясь в глубокий полупьяный сон под «Ruby Tuesday» Rolling Stones.