Аваддон-Губитель

Надо демистифицировать литературу, сделать с литературой то, что уже проделали с пластическими искусствами, — разоблачить тупиц, которые все еще верят в персонажи и в сюжеты.

Тут Пампита вдруг спросила меня, видел ли я последнюю выставку Луисито. Вопрос застал меня врасплох, но я быстро нашелся и ответил, что опоздал: когда входил, как раз начали ремонт в галерее.

— Ремонт в галерее?

— Да, там стояли ведра с краской и лежали кучи песка.

— Ох ты, недотепа! — возмутилась она. — Это же и была экспозиция!

Чтобы замазать такой промах, я упомянул художниц Домениконе. И того хуже — оказывается, этот тип совершенно вышел из моды. Нью-йоркский воображала! Когда он явился сюда со своими неоновыми штучками, они уже никого не заинтересовали.

Вот что значит жить на отшибе. Из Байреса [300]даже боинг не доставит вовремя. Поэтому пройдоха Росси [301]послал Карлитосу из Лондона указания на адрес галереи «Ди Телья»: клади кирпич так-то и так-то.

И вот еще faux pas [302], который я совершил из-за «Радиоландии». Как можно за несколько недель себе напортить! Я же говорил им, что чувствую себя отвратительно. И не в силах разгуливать по улицам Флорида и Виамонте, хотя они обезлюдели с тех пор, как на площади закрыли галерею «Ди Телья». Но что ни говори, а с нынешней авангардистской керамикой и искусством «поп» и «кэмп» получается, что все вокруг художники, и даже толстуха Вильяфанье с ее задом на дюжину персон прислала мне недавно приглашение на вернисаж. Верни — что? А я-то всегда знал ее как страстную любительницу разведения пуделей и решил, что она прислала мне приглашение на выставку собак. Ну и сюрприз! Теперь она мастерит головоломки из керамики и хромированной проволоки, и вступительное слово произнес Поличо, сказав, что во многих произведениях ей удалось создать атмосферу, не лишенную поэтичности.

Но тут Чарли, который в последнее время увлекся возвратом к brave homme sauvage [303], сказал — хватит морочить мне голову, вся современная живопись изобретение нью-йоркских евреев: молодчик, фабрикующий эту пачкотню, зовется Лихтенштейн, некто по фамилии Гринберг делает ему рекламу в журнале, издаваемом Солом Каплански, и в конце концов эти шедевры покупает Давид Голденберг, король пружинных матрасов, по наущению своей дочки Ребекки, вышедшей замуж за Бена Кулиговски, преподающего историю искусств в Сити-Колледже. Тут как в шестереночном механизме — каждая шестеренка зацепляет другую.

Пампита взорвалась — антисемитизм ей ненавистен.

Однако Нене заявил, что, двигаясь влево, вполне можно стать антисемитом, — подобно тому, как Гроссо [304]говорит, что Колумб, направляясь на запад, прибыл на восток. Не знаю, понятно ли, — ну вот, к примеру, история с палестинцами. Теперь ты можешь снова доставить себе удовольствие поносить евреев, защищая арабских революционеров, вроде кувейтского эмира, единственного марксиста, осуществившего мечту о собственной пустыне, пропитанной нефтью.

Пампита все же заговорила о неимущих евреях.

На что Нене, состроив гримасу наивного ребенка, спросил — да ты что, разве бывают неимущие евреи?

Но в этот момент пришлось переменить тему, так как явился Сесилио Маданес, явился торжественно, без палки, а все дело рук докторши Аслан. Вот так, chers enfants, теперь модно ездить в Румынию за тысячи километров. Должен признаться, что беспалочное появление Сесилио меня прямо-таки потрясло — не иначе как Сесилио заделался большевиком, потому что в те времена, когда я гонялся за заработком, брал я как-то интервью у Рафаэля Альберти [305], и он тогда рассказывал мне о каких-то инъекциях, настоящая сенсация. Разве ты не видел Мигеля Анхеля Астуриаса, он теперь что твой регбист, а Марию Тересу? [306]Так что я пулей помчался в клинику Фаликофф, чтобы мне всадили это чудо-лекарство, но на меня-то оно никак не подействовало. Проходит месяц, два, три. И всякий раз, как я на свою беду встречаюсь с четой Альберти, они сердятся, толкуя мою невосприимчивость как позицию реакционера, как позицию лакея американского империализма. А я все хромаю и мучаюсь, будто я какой-то калека из Третьего мира, жертва нищеты и эксплуатации. История эта меня заинтриговала, я ломал голову, пока не сообразил, что мне вводят только один новокаин, тогда как другим к нему добавляют диалектический материализм, оборону Сталинграда, Третью пятилетку. И действительно, этот комплект шел им на пользу, омолаживал. И вот результат: единственный истинный материалист — ведь мне давали чистый новокаин, чистую материю — оказался единственным, кто не смог излечиться. Вот какие беды могут постигнуть агента наихудших форм финансового капитализма. А тут Сесилио является без палки. Что это означает? Нет, теперь уже ничему нельзя верить.