Авадон

Следом подрулил отделанный деревом семейный фургон – прибыли коллеги Петерсена по Политехникуму – два насупленных субъекта в черных мантиях и квадратных шапочках с кисточками. Выглядели они так, словно находились на похоронах исключительно из служебного долга. На лицах коллег читалось нетерпеливое ожидание конца церемонии пополам с не совсем понятным страхом. Уж не те ли это, подумал Лимек, завкафедрой радиоэлектроники и декан факультета кибернетики, которых допрашивали трискели?

На двух малолитражках появилась горстка молодых людей в дешевых курточках с черными повязками на рукавах – по всей видимости, студенты. Как Лимек и ожидал, Залески среди них не было... Еще двое пришли пешком – хрупкая седенькая старушка в старомодной шапочке с вуалью и странный хромой тип в коверкотовом пальто и тирольской шляпе. При ходьбе коверкотовый тип опирался на ротанговую трость и старался держаться в стороне от основной группы присутствующих. На праздного зеваку он не походил.

Последним подъехал Ленц на бронзовом «Бентли». Из теплого кожаного нутра лимузина Ленц не вышел, наблюдал за происходящим из открытого окна.

– Ну? – спросил Лимек. – Узнаешь кого-нибудь?

– Не-а, – покачал головой Гастон и зябко поежился, поглубже засунув руки в карманы драпового полупальто. – Ты же знаешь, светская хроника – это не по моей части. А моих уголовничков здесь не наблюдается...

Гастон Лепаж вел колонку криминальных сводок в «Авадонском вестнике». С его невзрачной внешностью: маленького росточка, щуплый, всегда чуть грязноватый, с глазками навыкате и тонкими усиками – он чувствовал себя среди уголовников как рыба в воде, что не мешало ему подрабатывать полицейским осведомителем. Самым удивительным было то, что уголовники об этом знали – как шпана из Вааль-Зее, так и воротилы игорного бизнеса из Ашмедая. Они использовали Гастона, чтобы руками полиции избавляться от конкурентов. Полиция получала точные и достоверные наводки, а Гастон оставался в курсе последних событий в преступном мире Авадона – таким образом, все выигрывали, как объяснил однажды Лимеку сам журналист за рюмочкой абсента.

– Тогда фотографируй.

Гастон поерзал на скамейке, извлекая из-за пазухи «лейку», развернул засаленную кепку козырьком назад и защелкал затвором. Делать это можно было без опаски: Лимек и Гастон сидели под голыми кронами столетних дубов на южной стороне бульвара Фокалор, в пятидесяти метрах от моста короля Матиаса. От похоронной процессии на Набережной их отделяла живая изгородь колючих кустов. К тому же, никто из присутствующих не смотрел в их сторону.

– Сказал бы заранее, – проворчал Гастон, перематывая пленку, – я бы взял длиннофокусный объектив...

Тем временем Альбина Петерсен извлекла из катафалка урну с прахом отца. Священник в черной сутане и багровой епитрахили начал читать литанию. Все подавлено молчали, нахохлившись, как грачи. С серого неба продолжало сыпать то ли мокрым снегом, то ли очень холодным дождем. Черные купола зонтов покрылись белой крапинкой. Со стороны Бездны налетали порывы ледяного ветра, вырывая зонты и надувая профессорские мантии.

– Мне не нужны художественные портреты, – сказал Лимек, пытаясь разобрать к какой конфессии принадлежит священник, согласившийся отпевать вероятного самоубийцу. На груди священника были ключ и песочные часы. – Мне надо знать, кто эти люди и что их связывает с Петерсеном. Такую информацию ты мне можешь достать в архиве твоей газетенки?

– По двадцать талеров за каждого.

– Идет.

Литания быстро закончилось. Когда священник сказал «Аминь» и закрыл требник, дочь покойного взяла урну и направилась к дальнему концу моста короля Матиаса. Шла она в одиночестве, ее не сопровождал даже водитель катафалка, державший зонтик.

Она шла, выпрямив спину и гордо вскинув голову, хотя ветер швырял в лицо стылую морось. Остановившись на самом краю, Альбина Петерсен деловито, без лишних драматических жестов, открыла урну и опрокинула ее к верху дном, отправив прах отца в Бездну.

Это послужило сигналом к окончанию церемонии. Собравшиеся начали суетливо прощаться, захлопали дверцами машин и разъехались в разные стороны, оставив на Набережной лишь мокрый катафалк, водителя с зонтом и светловолосую фигурку на краю моста.

Гастон цокнул языком:

– Красивая баба.

– Пойду поговорю с ней.

– Утешишь убитую горем вдову? – скабрезно ухмыльнулся журналист.

– Кретин. Это его дочь.

– Тем более... – хохотнул Гастон, пряча «лейку».

– Когда ты достанешь мне информацию?

– Ну... Часа через четыре.

– Тогда увидимся в семь, в «Голодной скрипке», – сказал Лимек и направился к мосту короля Матиаса.

8