Авадон

Он даже вполне удачно приземлился, но шифер не выдержал. Один лист попросту треснул, а второй поехал вниз, открывая толевую подстилку, Лимек попытался вцепиться — безуспешно. Съехав на животе по скату, Лимек обеими ногами врезался в парапет и замер, судорожно хватая воздух и пытаясь утихомирить бешено колошматящееся сердце. Но темп терять было нельзя. Кое-как встав, Лимек проковылял вдоль парапета и на карачках вскарабкался к коньку, используя в качестве опоры декоративное проволочное ограждение.

Слава богу, следующая крыша была плоской. К ней вел шаткий мостик — пробегая по нему, Лимек решил, что здание — склад или прачечная: гудроновое покрытие с островками снега, водонапорная цистерна, рекламный щит, подпертый толстыми брусьями и — наконец-то! — поручни пожарной лестницы. Лимек перемахнул через парапет, вцепился в лестницу и едва не сорвался: мокрое железо казалось холодным и скользким, как лед.

Цепляясь и оскальзываясь, прижимаясь к ржавой лестнице, будто к любимой женщине, бормоча то ли молитвы, то ли ругательства, Лимек скорее съехал, чем спустился вниз. До мостовой оставалось еще три метра. Повиснув на последней перекладине, Лимек раскачался и спрыгнул, угодив прямо в лужу и слегка подвернув лодыжку.

Не обращая внимания на мокрые брюки и ботинки, он побежал, прихрамывая, по переулку, нырнул в проходной двор, выскочил у помойки, очутился в дворе-колодце, миновал гаражи и заброшенную детскую площадку, снова через подворотню проник в третий, совсем уж мрачный и заброшенный двор... Здесь силы оставили Лимека. Привалившись к кирпичной стене, он запрокинул голову и пару минут с жадностью дышал. Его всего трясло, колени ослабли. Тянуло глотнуть джина. Ни сирен, ни автоматных очередей Лимек не слышал; только высоко над головой, в клюквенно-красном прямоугольнике неба кружила и каркала стая ворон.

Шляпа, спохватился Лимек. Я потерял шляпу. Что неудивительно, учитывая мои акробатические этюды. Главное — не в квартире у Мёллера. Ну да бог с ней, со шляпой... Лимек поднял воротник пальто, сунул руки в карманы, ссутулился и побрел не спеша и слегка пошатываясь, словно пьяный, куда глаза глядят, стараясь не столько запутать следы, сколько успокоиться и прийти в себя.

Он не знал, сколько бродил по переулкам Вааль-Зее. Солнце успело закатиться, небо стало цвета смородины, и все это время над Авадоном кружили стаи ворон. Ноги вынесли Лимека на площадь Искупления — маленький пятачок земли между детским приютом и колокольней Забал.

Колокольня была единственным зданием, пережившим строительную реформу канцлера Вальсингама. Собор рухнул еще в ту приснопамятную ночь, остался китовый скелет контрфорсов, а вот колокольня уцелела — величественная средневековая башня в окружении обломанных ребер собора возвышалась над убогими трущобами Вааль-Зее как одинокий пастух над стадом овец. Иногда, когда в Бездне было неспокойно, и эманации достигали Вааль-Зее, на черных стенах колокольни выступали капельки алой росы.

Несмотря на это, колокол Забала продолжал исправно отмечать каждый час. Вот и в момент, когда Лимек, закуривая на ходу, ступил на брусчатку площади Искупления, гулкий перезвон возвестил наступление восьмого часа вечера. Воронье, потревоженное раскатами колокола, взмыло с контрфорсов собора и с новой силой принялось виться вокруг башни, вторя набату многоголосым карканьем.

Черт, подумал Лимек, я опоздал на встречу с Гастоном. Сыщик выбросил сигарету и быстро зашагал по направлению к «Голодной скрипке».

12

«Голодной скрипкой» называлось прокуренное кафе на пересечении улицы Мертвых Младенцев и переулка с романтичным названием Жабий. Отсюда до Бездны было рукой подать, но из-за близости гидроэлектростанции и несмолкающего гудения турбин сюда не долетали те странные, пугающие натуральностью звуки, периодически доносившиеся из ее глубин.

Само кафе являло собой большой зал с оцинкованной барной стойкой и расстроенным пианино. Пол был посыпан опилками, стены — украшены выцветшими рекламными плакатами и пожелтевшими театральными афишами. Плакаты рекламировали абсент, кальвадос, ром и трубочный табак, а на афишах высоко вскидывали ножки танцовщицы канкана из давно прогоревших бурлесков Ашмедая. Отдельные кабинеты больше походили на отсеки плацкартного вагона.

Сюда стекались шоферы и проститутки, мелкие воришки и крупные неудачники, плохие актеры и никудышние певички, несостоявшиеся писатели и разорившиеся дельцы... По вечерам они переполняли «Голодную скрипку» , и немытые окна запотевали от тепла множества человеческих тел. Здесь продавали вино на разлив, и местные пьяницы покупали его литрами, а каждую ночь обязательно вспыхивала потасовка. Кельнеры в серых фартуках и с резинками на рукавах полосатых рубашек обносили клиентов густым биттером, редко меняли пепельницы и никогда не протирали столы. В воздухе висели клубы табачного дыма, запахи пота и кислого перегара. Промокшие пальто на вешалках воняли псиной.