Авадон

Когда журналист ушел, Лимек почувствовал голод. Последний раз он ел еще утром, перехватив бутерброд и чашку кофе в офисе (и то благодаря назойливой заботливости Абби). Сыщик подозвал официанта, заказал жареную картошку с зеленым горошком, бифштекс и кружку пива. Умяв все это в один присест, Лимек закурил, выудив из пачки единственную не сломанную сигарету. От сытного ужина его клонило в сон. Прийти домой, залезть под обжигающе горячий душ и рухнуть на кровать. Но была одна загвоздка: возвращаться домой не следовало. Если это Коверкотовый навел трискелей на квартиру Мёллера (а больше некому), то он же мог направить их к Лимеку. Наверняка Коверкотовый уже выяснил адреса квартиры и конторы сыщика... Завалиться к себе в грязном пальто и мокрых брюках, когда там засада трискелей — не самая лучшая идея. Нет, сегодня надо переночевать там, где Лимека никто искать не будет...

Впрочем, с этим проблем в «Скрипке» не возникало никогда. Лимек подсел к оцинкованной барной стойке, над которой висел пустотелый каркас скрипки и смычок — память о скрипаче, когда-то игравшем здесь грустные мелодии за ужин и рюмку абсента, а потом зарезанном в пьяной драке, — и заказал двойную порцию джина и пачку сигарет.

— Видали воронье? — спросил бармен, колоритный тип с обритым наголо черепом и пышными усами. — Люди говорят, дурная примета. К большому Шторму.

В приметы Лимек не верил. Он пригубил джин и, замкнувшись в коконе одиночества, позволил окружающему миру обтекать себя. Лимек уже пару лет приходил сюда по вечерам — именно сюда, в низкопробное заведение с дурной репутацией, мерзкими завсегдатаями, дешевыми шлюхами, плохой кухней и разбавленным пойлом. «Голодная скрипка» была идеальным кафе для тех, кто хотел остаться один — в шуме и вони, в окружении пьяных рож можно отрешиться не только от окружающего мира (джин тому способствовал), но и от самого себя.

Будучи постоянным клиентом, Лимек даже не знал, как зовут бармена — а того не интересовало, как зовут сыщика. Обоих это устраивало: в «Голодной скрипке» никто не лез к тебе в душу, разве что в кошелек...

— Угостите девушку рюмочкой? — спросили у Лимека под боком.

Сыщик обернулся и оглядел «девушку» с головы до ног. Потаскушка, на лице толстый слой штукатурки, волосы обесцвечены, глаза усталые, на чулках затяжки.

— Сколько? — напрямую спросил Лимек.

— Двадцать в час, сотня за ночь, — привычно ответила «девушка».

— Живешь далеко?

— Рядом.

— На всю ночь, — решил Лимек, снимая тем самым проблему ночлега.

13

Лимек проснулся незадолго до рассвета, и долго лежал в темноте, прислушиваясь к тиканью ходиков и борясь с желанием закурить. Рядом на подушке тихонько посапывала снятая им в «Голодной скрипке» шлюха.

Шлюху звали Петра. Настоящее это было имя или творческий псевдоним, Лимек выяснять не стал. Ей было что-то около тридцати, но выглядела она из-за броского макияжа и скорбных морщин в уголках рта на все сорок. По-крестьянски широкая в кости, с крепким задом и большой грудью, Петра была бы вполне привлекательна, если бы не тусклый взгляд и износившаяся фигура. Первым делом Лимек отправил Петру в ванную и заставил смыть косметику. Вернулась шлюха с коробочкой презервативов и начала деловито, без суеты (а куда торопиться? Клиент оплатил за всю ночь) раздеваться, аккуратно вешая одежду на спинку стула. Сняла лифчик, освободив тяжелые, чуть обвислые груди, и, оставшись в одних панталонах, потянулась в ширинке Лимека. Губы у Петры были полные и горячие.

Разложив ее на скрипучей кровати и проникая внутрь, Лимек думал о белых ляжках Альбины с клеймом «Шебы» над черным кружевом чулка. Петра была профессионалкой и продавала себя за деньги, пускай и не очень большие; Альбина же Петерсен относилась к тому типу женщин, готовых спать с кем угодно, лишь бы не в одиночестве. «Шеба». Лимек слышал об этом салоне многое, но ничего хорошего...

Для сыщика секс с проститутками служил своего рода заменой алкоголю — позволял забыться на время, потеряться в механическом повторении однообразно-приятных движений, что-то вроде мастурбации, только насыщеннее. И после разрядки наступала апатия и отвращение к процессу и партнерше, будто похмелье после крепкой попойки. Сегодня все повторилось.

Петра зашевелилась во сне и пробормотала что-то похожее на «сыночек». Лимек приподнялся на локте и огляделся. Сквозь занавески пробивался серенький рассвет.

Петра попыталась превратить нищенскую квартирку, расположенную в десяти минутах ходьбы от «Голодной скрипки», и в пяти — от Бездны, в уютное мещанское гнездышко. Обои в цветочек, множество старых даггеротипов на стенах, семь слоников и фарфоровая пастушка на этажерке, торшер, абажур с бахромой, разномастный хрусталь в серванте, кресло с пуфиком для ног возле тумбочки с патефоном, застиранные ситцевые простыни, стулья на гнутых ножках... Все — старое, облупленное, не единожды чиненное, купленное на блошином рынке, но с любовью холимое и лелеемое. В углу стоял «Зингер» с педальным приводом — видимо, память о предыдущей работе.