Аваллон

– Надо с умом, – объяснил директор. – Сперва круговой обпил, потом сбоку второй – клином…

– Вот работяг своих и заставишь. Я тебе не сучкоруб! Может, поедем уже?

– Дак куда поедем? – подал голос водила. – Где дорога?

– А ты пошевели батонами, глянь!

– Глядел уже. Вообще не пойму, как сюда зарулили.

– Надо было смотреть, куда прешь, – вмешался Гена.

– Дак я и смотрел! Никуда не сворачивал. Куда с той колеи свернешь?! Темно, гроза, дождина лупит. Потом чуть в дерево не врубился. Вы-то сами…

– Ты не звезди, а вали дорогу искать, – посоветовал Гена.

– Ладно вам собачиться, – прикрикнул директор. – Раз смогли заехать, сможем и выехать. Не по воздуху же прилетели! Гляньте, какой лес! Здесь же на миллионы! Не зря местные помалкивали.

– Тут заповедник, наверно, какой-то, – вставил третий братан. – Кто рубить позволит?

– Никаких заповедников тут не значится, – отмахнулся директор. – А с лесхозом договоримся, если кто другой уже не застолбил. – И покосился на Гену. – Вы как маленькие. На дороге жмур остался, твой  лэндкрузер и двое мужиков бестолковых. Вот это проблема! По дороге, между прочим, народ ездит, глаза имеет.

– Мужики – твои! – огрызнулся Гена. – Если жмура не приберут, я их самих зарою.

– И журналист где-то загасился. Соображаешь – если он слиняет?!

– С писакой херня, – согласился Гена. – Может, он врал, что из газеты?

– Не похоже. Морда подходящая, и говорил уверенно.

– Пока звездюлей не схлопотал, – ухмыльнулся Гена.

– Хорошо бы следы посмотреть, – сказал директор.

– Я те чо, ищейка?! Вот как он мог, – Гена ткнул пальцем в шофера, – через эти бурьяны пропереть и даже не примять?!

– Может, они под дождем распрямились? – предположил водила.

– Распрямились они! А тебя за это нагнуть надо, чтоб рулил по уму!

– Хорош! – опять прикрикнул директор. – Пора делом заниматься.  Осмотримся, чтоб хоть примерно деляну очертить. Заодно бегуна этого поищем. Это, Гена, между прочим, твоя проблема. Вы всю эту хрень замутили. Так что сами и порешайте, в мои обязанности не входит… Дорога никуда не денется, найдется. К вечеру надо со всем разобраться и назад. Тут техники потребуется, людей!..

Рязанцев, наблюдая и прислушиваясь, чувствовал под ложечкой противный холодок. Сейчас они разбредутся, оглядятся и, не исключено, наткнутся на его следы. Непременно наткнутся. И тогда… У них вариантов не много… А потом они выберутся.  Эти – обязательно выберутся. Чтобы  снова вернуться с техникой и батраками. Как? А как они просочились всюду, куда и помыслить было нельзя?! Сами не сумеют – им помогут. Те, у кого больше возможностей, кто над ними. Эта порча не знает преград. Это для тебя, Рязанцев, здесь Аваллон. А для них – деляна, бревна, миллионы!.. А когда речь идет о миллионах, никакие жмуры не помеха. Со жмурами и прочей ерундой они быстро порешают. Они здесь такое устроят! И никакой сдвиг их не остановит. Они давно все в жизни так сдвинули, что уже не поймешь, где какая фаза.

Рязанцев понимал, что жизнь «сдвинули» отнюдь не эти – мелочь пузатая! Но именно с этих начнется разрушение обретенного им Аваллона. Журналистский опыт давно убедил его, что за всякой мелкой сволочью непременно маячат другие фигуры, хозяева городов, воздвигшие над вселенской помойкой златоглавые святилища искуса и смущения. Можно попробовать убежать, спрятаться. Можно понадеяться, что егерь – он ведь где-то тут, рядом – не станет бесстрастно взирать на происходящее.

Но кто он такой, этот егерь, страж Аваллона или тот, кто привык обвиваться вокруг стволов и искушать легковерных? Если  здесь начало начал, Аваллон не зря пробудил в тебе, Рязанцев, именно такую силу. Ты теперь знаешь, для чего брел к нему сквозь мерзость дней, для чего был предназначен. Он избрал тебя, потому, что слово  вечно будет определять жизнь народа, сказавшего про Поэта-Демиурга устами нового Иоана Предтечи: это наше всё! И если гам шабаша на время заглушил Слово, то лишь для того, чтобы явился некто, способный вернуть истинный порядок вещей. И кем ему еще быть, как не слагающим словеса в Слово истины?!

Но кто ты такой, чтобы вообразить себя мессией – здесь, на глухих задворках бывшей империи?!

А кем был две тысячи лет назад безвестный иудейский плотник из Назарета? Истина открылось ему на задворках другой обреченной империи, в полудикой, бесплодной, но не до конца оскверненной нечистью пустыне. Непорочное зачатие и жертву во искупление придумали позже святоши, чтобы как-то объяснить случившееся и оправдать свое существование. Плотника с его Словом просто  одолела злая сила. И лишь другая сила способна ей противостоять. В этом суть того, что произошло с тобой. Что же ты прячешься в кустах, как заяц, пугливо разглядывая мелких бесов?!

Рязанцев выпрямился и, больше не таясь, шагнул из зарослей.

17