Аваллон

– Я не сужу. Кто знает, жизнь ли такова, потому что мы такие, или наоборот? Я просто думаю. Знаешь, как раньше водознаи искали место для колодца? Брали зеленую веточку и ходили с ней по округе. Чепуха, вроде. Но воду находили. Веточка ли им помогала или что другое… Воду искать, сам понимаешь, не каждый способен. А ты веточку принял за дубину. Я тебя не виню. Многие ту веточку путали со всяким несуразным. Оттого и воды нет, а жажда мучает. Утоляют ее кто чем, чаще спиртом. А от спирта сушняк только сильней. Кому и что, кстати, ты собираешься показать?

Рязанцев сперва не понял, потом, не сдержавшись, выругался.

– Это уже вообще свинство. Мало ли что в такой момент приходит в голову?!

– В такой-то момент туда главное и приходит.

– Хорошо, – сказал Рязанцев, – от вас ничего не скроешь. Но и я не слепой. Сила моя осталась при мне. А срок последнего прощания, похоже, отодвинулся. Что, отнимете или не отпустите?

Егерь пожал плечами.

– Кто ж тебя не отпустит? Ты свободен, с самого начала был свободен. И, как ты ее называешь, силу, никто не отберет. Она в тебе – была и есть. И такая, как есть. Но остается одна проблема. Если ты  снова подпалишь что-нибудь…

– А если найду путь, на котором слово обретает силу?

– Это вряд ли, – покачал головой егерь. – Но даже если найдешь, то и словом непременно что-нибудь подпалишь. Помнишь, ты попробовал взлететь там, под деревьями? Не получилось. Зато крушить – за милую душу! Кучерявый Демиург призывал глаголом жечь сердца людей. А его неистовые толкователи  словесами своими подпалили солому на крестьянской избе. И все сгорело к чертовой матери. Потом опять сердца зажигали – то одним, то другим. Но гореть-то уже почти нечему А ты, к тому же, не Демиург…

– Ярлычки навешиваем? – не удержался Николай. – Кто есть кто, покажет время. Но вот ты, чем ты занимаешься?! То я куда-то  встраиваюсь,  то моя книга не с теми идеями! Я тебя раскусил. Ты все время сеешь сомнение, смущаешь. Зачем? Чтобы сбить с пути?

– С пути можно сбить, когда он есть. Ты вокруг тех арок сколько раз обошел, но так и не понял, что они обозначают.

– Ты, помнится, объяснил.

– А сам-то умом чего не раскинул? Кол из матушки земли разве не символ  оплодотворения? Арки – разве не путь? А в конце…

– А в конце саркофаг. И что тут такого? Рождение, жизнь, смерть…

–  Тебе ведь тот камень еще и колыбель напомнил. Разве нет? Ты из нее прах в ладошку набирал и по ветру пускал. Но ты видишь только то, что хочешь, в этом и беда. Пройдя путь от  рождения под каменным сводом жизни, становишься либо прахом, либо новой сущностью. Не в мистическом смысле, в духовном. Но тебе и в голову не пришло под теми арками пройти, ты давай их раскачивать. Ты, как тот дремучий старовер, ищешь физическое воплощение Зверя, не понимая его сути. Старовер нашел – когда его в застенок повезли. И ты тоже нашел, низринул мелких бесов. Как ты быстро про иудейского плотника вспомнил! Но уж если ты его приплел, отчего же про другое забыл? Там, где  триединый Бог, там и сатана с антихристом и ложным пророком. Люди веками бились над вопросом: что это за неразрешимое противоречие такое? Что за единство и борьба противоположностей? Так что в ложных пророках оказаться – раз плюнуть!

– Сейчас к диалектике перейдем, – с ехидством перебил Рязанцев. – Ты в ней неслабо поупражнялся на кафедре.

– Не вижу, над чем смеяться. На кафедре за докторством гнались, а не за истиной. Не на кафедрах открыли, что человеческая суть и есть такая борьба, важно только, кто верх в ней возьмет. Такое выйдет и Слово. Ты ведь не со мной споришь, а…

– Да пошел ты!.. – Рязанцев, не дослушав, вскочил, отступил на шаг и толкнул егеря. Ствол тополя, который подпирала скамейка, застонал и качнулся,  спинка и сиденье с треском переломились посередине, во все стороны брызнули  мелкие щепки.

– Ну, вот, – сказал егерь у Рязанцева за спиной. – Вот тебе и вся диалектика.

– Отвали! – оскалился Рязанцев, оборачиваясь.

– Ладно, – кивнул егерь. – Только кое-что придется все же подправить. – Он осмотрелся по сторонам. – Ты не пугайся, что так будет выглядеть…

Старый тополь, скрипнув, качнулся в обратную сторону. Рязанцев растерялся лишь на мгновение. Но этого оказалось достаточно, чтобы ствол, с громким треском переломившись у корней, рухнул на него, сбил с ног  и вдавил в землю. Запоздалый импульс энергии, посланный Рязанцевым, будто столкнулся с другим таким же и растаял в воздухе. Прежде чем окружающее померкло, Рязанцев успел наконец как следует разглядеть лицо своего собеседника. В эту последнюю долю секунды ему показалось, что перед ним  зеркало.

19

За окном в тишине и безветрии кружил крупный, медленный снег. Участковый уполномоченный покосился в подернутое изморозью стекло, придвинул к себе листы объяснительной.

– Подписали?