Авалон

— Да я не о вмешательстве! — Тангейзер наконец все прожевал и проглотил. — Просто увидим какое-нибудь событие, известное из истории, а оно, оказывается, было не совсем таким. Или совсем не таким. Ну, не знаю… Например, Давид этого… Как его?… Голиафа не камнем из пращи уделал, а просто подбежал и саданул ногой в пах, с носаря…

— А стены иерихонские не от воя труб рухнули, а оттого, что по ним бабахнули из гранатомета, — с улыбкой подхватил Шерлок.

— Все может быть, — сказал Дарий. — Только одна проблема, Тан. Если мы даже окажемся там, в тех временах, как определим, что это именно Давид и Голиаф? У них что, на спинах имена написаны, как у футболистов?

— Хм… Действительно проблема… — Тангейзер потеребил кончик носа, но унывал недолго. — Тогда в другое время попадаем! Видим, бежит мужик по улице, голый, в мыльных разводах, и вопит: «Эвридика!»

— Эврика, — поправил его Спиноза. — Именно это, согласно легенде, кричал Архимед. Эвридика — это жена Орфея. И не в мыльных разводах он был, а с остатками золы. Не было у древних греков мыла.

— Неважно! — отмахнулся Тангейзер. — Главное — что он бежит голышом через город и кричит: «Эврика!» А мы это все видим, и понимаем, конечно же, что перед нами именно Архимед. И знаем, что бежит он во дворец, а там его ждет награда. Так гласит история. Вон, и Дмитрий этот Паламарчук об Архимеде писал. Повторяю, мы за всем этим незаметно наблюдаем, потому что Беня невидимость включил. И что тут дальше происходит? — Тангейзер сделал театральную паузу и, крутнувшись вместе с креслом, обвел всех торжествующим взглядом: — А происходит то, о чем история умалчивает. А мы становимся очевидцами и вносим в нее свой вклад своим сообщением. Вот так-то!

— А что происходит-то? — с интересом спросил Дарий.

— Да не добежал он до дворца в тот день! — провозгласил постлейтенант. — Его полиция повязала за такое нестандартное поведение. Голый, в мыле… Или в золе… И упекли его в психиатрическую лечебницу! Вот! И только потом он сумел убедить врачей, что с головой у него все в порядке. Такая получится поправочка в историю… Мы ведь и видеозапись представим, так что, сделав поправку в историю, войдем в историю!

— Размечтался! — усмехнулся Дарий. — Не думаю, что наши видеозаписи будут крутить в новостях. И язык посоветуют держать за зубами. Настоятельно посоветуют, уж будь уверен. Народу, как говорится, не нужны нездоровые сенсации.

— А что тут такого? — удивился Тангейзер.

— Тан, вы представляете, что может случиться, если все узнают о возможности проникновения в прошлое? — сменил Дария Шерлок.

— Ну и что такое может случиться? — продолжал недоумевать постлейтенант.

— А то, что найдется не один желающий подправить прошлое, — пояснил Тумберг. — В личных целях. И настоящее будет постоянно меняться. Каждый день, а то и час. Совершенно непредсказуемо меняться.

Тангейзер вновь принялся ожесточенно теребить нос, а Хорригор вдруг громко заявил:

— У меня пятка зачесалась!

— Бенедикт, возвращай разведчика! — мгновенно отреагировал Силва. — А то скоро без них останемся.

— Слушаюсь, Дар.

Хорригор повозил ногой по полу, стараясь унять зуд, и сказал:

— Вот сейчас и проверим, является ли это таким же великим признаком, как подергивание ноги у Наполеона.

Видимо, он успел прочитать старинный роман «Война и мир»[7].

И проверка удалась. Минуту спустя по башне прошла знакомая и всем уже изрядно надоевшая волна — и заводской пейзаж исчез с экранов.

А вместо него через некоторое время появился городской пейзаж. Его можно было хорошо рассмотреть без помощи воздушного разведчика, потому что танк очутился на вершине высокого холма, у опушки зеленой рощи. А город простирался внизу, открывая взору невольных хрононавтов свои дома и улицы. Практически одинаковые по площади прямоугольники кварталов справа и слева от танка упирались в лесные массивы, а впереди стройными рядами уходили к горизонту. Кое-где это геометрическое однообразие нарушали круги, овалы, квадраты и ромбы площадей и бесформенные пятна скверов и парков. Справа, наискосок от холма и, пожалуй, в километре с лишним от него, вздымались к небесам огромные, сверкающие на солнце золотистые башни массивного здания в форме восьмигранника. Они располагались по его углам, а девятая, самая высокая, стояла в центре внутреннего двора. Ее венчал серебристый шар, утыканный конусовидными конструкциями. И такие же шары, ощетинившиеся конусами, только поменьше, сияли на вершинах других башен. Сразу было видно, что это самое главное здание города.

— Да, если у меня зачесалась правая пятка — это тоже великий признак, — с довольным видом сказал Хорригор. — А теперь уже не чешется. И что мы имеем интересного на сей раз? Пожалуй, эта картина больше радует глаз, чем заброшенный завод.

— Радоваться тут нечему, — каким-то тусклым голосом произнес Аллатон, болезненно скривившись. — Это Ридриния, столица одной из моих планет… Моих бывших планет… Можно выключить режим невидимости — здесь некому на нас смотреть.

— Силы первичные! — воскликнул Хорригор, вглядевшись в экран. — Это что — трупы?!