Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)

     – Я всегда это знал! – процедил он сквозь зубы. – Подозревал… но не верил…

     Настасья, окаменевшая, стояла с полными ужаса глазами и, казалось, не могла вымолвить ни слова. Антон, поняв, что сейчас может случиться непоправимое, вылетел вперед, встав между ним и Настей.

     – Женёк, не дури! Это роковая случайность. Я согласен, это идиотская ситуация, но позволь нам хотя бы всё объяснить!

     – Нечего здесь объяснять! – проговорил Евген, почти не разжимая губ. – Ты ещё ответишь за это! А сейчас отойди, – и он начал неторопливо, но решительно приближаться к Настасье.

     Та лишь тихонько пискнула и, следя за Жениной рукой с пылающим в ней огнём, стала пятиться спиной к ванной.

     – Посмотри на меня! – крикнул Антон Евгену. – Я докажу тебе. Поверь, тебе не нужны новые неприятности!

     На мгновение их взгляды пересеклись. Какое-то время – буквально несколько секунд – они смотрели друг другу в глаза, а затем Евген, поняв, что Антон читает его мысли, взревел:

     – Вон из моей головы!

     Его рука с огненной сферой метнулась вперёд, Настя закричала, и Антон среагировал мгновенно: водяной шар, возникший словно из ниоткуда, вылетел наперерез. Огонь и вода столкнулись – шипение, пар, взрыв – и на обоях в прихожей образовался выжженный и мокрый одновременно кусок стены. Евген был в бешенстве – он стоял, тяжело дыша, и вздувшиеся вены на его шее стали хорошо видны.

     – Вы ещё пожалеете! Вы все!

     – Женя, я… – Настин голос был сейчас больше похож на эхо.

     – Замолчи, шлюха! – заорал Евген, как безумный. – Ты обманывала меня! Всё это время! Ты всегда хотела только его! Но не думай, что Водяной Маг всегда будет рядом, чтобы защитить тебя! О, как ты ошибаешься! – и он, развернувшись и пинком отшвырнув попавшийся под ноги табурет, в великом гневе вылетел на лестничную клетку.

     Настасья ринулась за ним. Антон попытался схватить её за руку, но не успел: она выбежала за Женей на лестницу, сама, видимо, не понимая, что делает. Оттуда разразилась новая брань и рёв:

     – Осрамила меня, потаскуха! УБИРАЙСЯ ВОН!

     Антон выскочил вслед за Настей, боясь, как бы Евген не решил снова атаковать, но того уже не было – лишь стремительный топот его шагов отдавался в пролетах пятого этажа. Далеко внизу хлопнула металлическая подъездная дверь – и всё стихло.

     Настасья, постояв с минуту, медленно, точно её плохо слушались ноги, вернулась в квартиру. Она прошла в комнату, села на кровать и беззвучно заплакала. Сейчас она была похожа на одну из тех мраморных статуй, что стояли в величественных чертогах Нифльхейма: такая же прекрасная, бледная, неподвижная, и только стекающие по её щекам слезы говорили о том, что она – живая.

     Антон возвратился вслед за ней в комнату; постоял на пороге, словно оглушенный, поднял валяющийся на полу табурет, сбитый Евгеном. Ему запоздало пришла в голову мысль, что вообще-то они должны были попытаться Женю задержать, чтобы он явился пред Советом Маханаксара. Но теперь уже слишком поздно…

     Как много, оказывается, может произойти в жизни всего за несколько минут. Как многое может измениться, – измениться неизбежно и навсегда. Необратимость происходящего пугает и не дает покоя ни душе, ни сердцу.

     Антон посмотрел на Настю. Та подняла на него свои заплаканные глаза, всмотрелась, а потом словно груз нечеловеческой боли придавил её вниз, и она, согнувшись, прижала ладони к лицу, испустив жалобный, полный отчаяния и безнадежности стон. Её рыдания заполонили собой пространство комнаты, и в тот же миг все стеклянные дверцы шкафов и стеллажей взорвались мириадами осколков, точно внутри них были спрятаны бомбы. Разлетелись прозрачные статуэтки на полках, разбилась хрустальная ваза на подоконнике. Лопнули кружки в серванте и расписные блюдца с тарелками – всё рвануло вдребезги.

     Куски стекла, хрусталя, фарфора полетели во все стороны, разрезая и рассекая шторы, занавески, обивку диванов и кресел. Антон, едва успев отскочить, почувствовал, что пару стекляшек ранили его щёку. А Настасья, каким-то чудом невредимая, но умирающая от безысходности душевной боли, сидела посреди этого хаоса, и летающий водоворот из битого стекла, не опадая, кружился и ревел вокруг неё, вторя её стенаниям и разлетевшемуся только что, как и эти осколки, несчастному сердцу…

     * * *

     – Машка!

     Малиновская остановилась, подняла голову и заозиралась по сторонам, чтобы разглядеть, кто её зовёт. Она настолько углубилась в собственные мысли и размышления, что не смотрела вокруг и потому даже не заметила, что во дворе её дожидаются друзья: на лавочке посреди оплывших и почерневших сугробов, окруженные горами выползающего из-под снега мусора, сидели Слава, Семён, Таня и Бирюк. Маша свернула с более-менее хорошо расчищенной дороги к подъезду и, перепрыгивая через многочисленные лужи и ручьи, добралась до них.

     – Привет! – она вяло помахала рукой и устало поставила большой пакет на краешек скамейки. – Вы чего в такую грязь забрались?

     – Это было единственное свободное место, где можно спокойно посидеть, – почему-то слегка недовольно объяснил ей Слава.