Действо повторяется.
Все кладут ружья на землю, и лейтенант с капитаном идут вдоль строя. Голубь делает шаг вперед и стоит навытяжку.
Капитан оглядывает его с ног до головы.
– Где ваше ружье?
– Не могу найти, mon commandant.
Лейтенант, к своему изумлению, узнал солдата.
– Ведь того гориллу тоже ранили из вашего ружья. Где вы были во время выстрела?
И опять не удалось навесить на Голубя покушение. Не меньше пяти человек подтвердили, что он бежал рядом с жертвой.
Пришел унтер-офицер, держа в руках ружье.
– Валялось за холмом, в пятидесяти шагах от раненого.
– Это ваше ружье? – спросил лейтенант Голубя.
– Oui, mon adjutant.
– Странно. У вас всегда алиби, а вашим ружьем совершается преступление за преступлением.
Установить ничего не удалось, но вокруг Голубя, несмотря на неопровержимые доказательства, почему-то сгустилась атмосфера недоверия и подозрительности.
Колонна продолжала свой путь. Пуля задела Мальцу левое плечо и легкое. Полковой врач и рыжий санитар взяли его на попечение.
Теперь они шли по такому району Сахары, куда годами не забредал человек. Каждый метр давался с муками. Ноги выше щиколотки увязали в раскаленном песке, кожа на ногах покрылась язвами, и положенные на день полтора литра затхлой воды нисколько не спасали их. И люди, и животные были раздражены до последней степени. Даже Голубь злился. В гармошку забился этот мерзкий песок, и почти половина звуков фальшивила. А потом она и вовсе засорилась. Душевное состояние Голубя тоже немного напоминало засорившуюся гармошку. Он проникся теплым чувством к этому бледному, перепуганному Мальцу. Бедняга. Какой грустный случай: чтобы в столь раннем возрасте под воздействием алкоголя стать убийцей. Ну ничего, когда-нибудь парень выберется отсюда, и тогда он даст ему хороший совет: почаще заглядывать в кафешантан, это помогает от угрызений совести. Да! Именно такой совет он ему даст, коли уж это милйе дитя ему доверилось. И еще он ему посоветует бросить таскаться по Африке, это не приведет ни к чему хорошему, пусть лучше поищет какого-нибудь места, скажем железнодорожника или газетчика, правильная жизнь со временем приведет его в норму.
Проклятая гармошка!
– Рядовой… – обратился к Голубю капрал, отплевываясь от песка, столбом вившегося вокруг колонны, – вы носорог?! Или из жести?! Тьфу… Тут люди пачками мрут, а он возится с гармошкой!… Тьфу… кхм… кхм… Бедные мои легкие!
Полуденный ветер вздымал на каждом шагу смерчи. Обернувшись к капралу, Голубь вежливо поинтересовался:
– Кому-то стало плохо?
– Кому-то! Четверых сегодня хватил тепловой удар!
– Это, верно, от солнца.
Ноги у солдат подгибались от кашля, налетавшие то и дело смерчи и жгучая пятидесятиградусная жара превратили колонну в стонущий ад, а Голубь пилочкой для ногтей старательно пытался ослабить сбоку гармошки винт…
Чем ближе они подходили к экватору, тем мучительнее становилось это бесконечное странствие по пескам. Они вошли в зону пассатов. От мечущихся песчинок раскаленная почва, казалось, дымилась, и сквозь пелену пыли дышало жаром съежившееся угольком солнце.
– Сомкнуть ряды! Сомкнуть ряды! – орет капрал, потому что колонна поминутно разваливается.
– У вас случайно нет отвертки? – вежливо обращается к нему Голубь.
– Norn de Dieu…
Ругаясь и кашляя, капрал плетется дальше. Какой-то солдат падает, другие хватаются за головы и стонут… Отказал броневик. Трое едва стоящих на ногах механиков возятся в моторе, склонившись в плавающих вокруг бензиновых парах… Кто-то трогает почти не соображающего механика за плечо. Он оборачивается и видит Голубя.
– Очень вас прошу, когда закончите с этой работой, приведите в порядок мою гармошку…
…Жизнь ему спасло только то, что он неожиданно нагнулся, поэтому молоток прошел в нескольких сантиметрах от его головы.
Вечером, когда спала жара, они ускорили шаг. Вихрившиеся над пустыней смерчи улеглись в ледяном белом сиянии.
Господин граф, довольно бодро шагавший всю дорогу, от холода пришел в уныние. Подошедший к нему случайно Главач вдруг увидел, что его высокородный друг стучит зубами.
– Никогда бы не поверил, что человек способен такое вынести, – сказал Главач.
– Я могу вынести все, что угодно, но только не холод, – дрожа, ответил граф. Служба впервые отразилась на его изысканной внешности. Седеющие волосы вокруг высокого лба, классически правильное лицо и великолепная мужественная фигура – все это сейчас имело жалкий вид. – Коллега… Я не пожалею пятнадцати франков, если вы достанете мне какую-нибудь… рубашку… которую я мог бы надеть под форму… У меня больше нет белья… а в двух рубашках я бы меньше мерз… Конечно… в хорошем обществе не принято… носить две пары белья… Но иногда… приходится пренебречь… этикетом…
– Вы и впрямь готовы пожертвовать столько денег? – спросил Главач.
– Клянусь… У вас есть лишняя рубашка?
– У меня-то нет, но я могу украсть, – раздумчиво произнес сапожник. – Вам какую хочется?