Наползающая на глаза большая каска с гребнем помешала уродцу взять верный прицел, его пуля прошла высоко над моей головой. Вместо того чтобы дать ему вторую попытку, я выписал ему две свинцовые пилюльки прямехонько в центр затянутого в шкуры и кожаную портупею организма. Игнорируя голливудские стереотипы, стрелок не брызнул во все стороны потоками крови, отлетая на полтора метра, а банально скрючился, выронил свой длинный неказистый «транклюкатор» и умер с хриплым ругательством на окровавленных губах. Второй мародер рыбкой полетел за баррикаду из трупов, не выронив при этом оружия, а вот третий замешкался — нога, обутая в обмотки, соскользнула и застряла в капкане мертвячьих конечностей. Выстрел пришелся в правую сторону лба — теперь плеснуло красненьким от души, и завал вырос еще на одно бьющееся в агонии тело.
Признаюсь, я испытал прекрасное чувство радости от удачных попаданий, чисто выполненной работы, словно как когда-то с отцом мишени в тире укладывал на спор, а не по живым и разумным существам палил. Револьвер бил точно, посылая увесистые снаряды именно туда, куда я хотел. Выдавал в окружающую среду умеренный шум, с легким дымком и слабой вспышкой. Просто сказка: знай не забывай после каждого выстрела рычаг большим пальцем взводить да жать на спуск. Вражеский выстрел так же обошелся без ожидаемого облака дыма. Призрак не соврал — местные «транклюкаторы» метали пули без пороха.
— Жрите дерьмо, сквернавцы проклятые! — выкрикнул первое, что пришло в голову.
Охреневать в атаке не наш метод, и я энергично припустил к леску. Ноги мчали, выбирая путь между трупами, сторонясь острых предметов и всяких нежелательных сюрпризов, коими поле боя изобиловало. Глаза искали укрытие и признаки врагов на маршруте. Пальцы путались в патронташе, вытаскивая пули для перезарядки. Всего-то две штуки уронил, зато барабан револьвера наполнил. Голова вполне успешно управляла всеми действиями сразу, сообщив мне, что я понимаю отдельные крики нападающих: «русин» и «шакал». Во время забега в меня выстрелили раза четыре, подтверждая правоту моего выбора: рвать когти, вместо того чтобы стоять и сражаться.
С правой стороны, где, как я отметил на бегу, трупы солдат в светлых одеждах лежали особенно кучно, по мне дали мощный залп. Уж не знаю, какое чудо в ответе за это, но вражеские пули взрыли землю и состригли макушки пахучих луговых трав там, где я находился полсекунды назад. Жуткий свист резал не воздух, он терзал душу, заставляя втягивать голову в плечи и совершать непредсказуемые прыжки, игнорируя слабость в коленях.
На самой опушке вражеская пальба достала меня — пуля-дура ощутимо толкнула в правую лопатку. От боли захотелось тут же сбросить ношу и сплясать на месте зажигательный танец, но, собрав все силы в кулак, я юркнул в кусты.
Одним попаданием враги не удовлетворились — судя по крикам и стрельбе, к травле подключилась изрядная толпа. Через считаные мгновения «свинью» и «шакала» поминали уже со всех сторон. Вот же как бывает: никогда в великих бегунах не значился, а тут, гляди-ка, мой забег оказался заметным событием в местной спортивной жизни и собрал толпу фанатов. Помимо зоологических оскорблений и интенсивной стрельбы, камрады подбадривали меня странным кличем: «Аг-р-р-а-а!»
— За-аряжай! Целься-а! Бе-ей! — скомандовал мерзкий голос у дороги. Изнемогая от усиливающейся боли, я ежился от дружного раската ружейных выстрелов, шарахался от тупых ударов пуль в стволы деревьев и вздрагивал от шороха опадающих веток и коры.
Некстати дал знать о себе браслет. Рука онемела настолько, что револьвер пришлось перебросить в левую. Да что за напасть, что за гон, чертов Ара-гон! Мы ж так не договаривались! По спине текла теплая и липкая кровь, смешиваясь с едким потом. Внезапно в какие-то мгновения первая острая боль ушла, оставив пекуче-кусачее ощущение. И ведь не почешешь! Одно хорошо: похоже, пуля застряла в подкожном слое, обошлось без серьезных травм. Точно, она ведь через ранец с барахлом прошла.