Авантюрист

Было ошибкой обмениваться украшениями на глазах всего трактира. Танталь закусила губу, не спеша принимать подарок; проклятье, я ведь не могу так долго стоять с вытянутой рукой. Мне уже хочется переменить решение и нацепить серебряную уродину на прежнее место…

– Бери, – сказал я зло. – Что уставилась?

Вероятно, грубость должна была защитить меня от малодушия.

Она приняла булавку из моих рук. Повертела в пальцах, будто прицениваясь; протянула обратно:

– Нет.

Я ушам своим не поверил.

– Нет, – повторила она, и я увидел, что ее веко подергивается само собой. – То есть…

Ее голос дрогнул. Она снова колебалась – мучительно.

Я разрешил ее сомнения. Попросту втолкнул серебряную булавку в ее сухую вздрагивающую ладонь.

* * *

Алана заснула у камина, и мне пришлось на руках нести ее в отведенную для ночлега комнату. Подняв ее из кресла, я понял вдруг, что человек ее роста не может весить так мало.

Она не проснулась. Бледные веки оставались крепко сжатыми, и там, под тонкой кожей, метались зрачки.

Что ей снилось?

Она истаяла. Светлое Небо, да она же тает, как свечка, уходит в свои сновидения, а там не сладко – вон как болезненно сжимаются губы…

«Пусть Танталь с ним не ходит».

«ОН хочет, чтобы я вела его к Луару».

«Пусть не ходит. Пусть… не надо. Там страшно… Мне все время кажется, что я еще не вернулась. Что я там… останусь…»

– Алана?

Она не просыпалась.

Я уложил ее в постель. Посидел рядом, сжимая руку, но Алана не слышала меня и не ощущала моего присутствия, тогда я спустился вниз, спросил вина и взялся сосредоточенно, старательно напиваться.

Почему Танталь отказалась от булавки?

Ведь это она подтолкнула нас к бегству. Ведь это она, как мне кажется, больше всех боялась Чонотакса Оро…

Что же, пес подери, он ей сказал? Что пообещал?..

– Ретанаар Рекотарс?

Я вздрогнул.

Их было человек десять. Из-под куцых плащей виднелись блестящие нагрудники с гербом – воинство. Стража…

Терпеть не могу стражников. Никаких.

– Ретанаар Рекотарс, отдайте вашу шпагу. Вы арестованы.

Моя шпага лежала сейчас наверху, в той комнате, где спит Алана.

– Вы арестованы!

В таких случаях принято глупо улыбаться, разводить руками и мило спрашивать: «А в чем, собственно, дело?»

Я глупо улыбнулся и плеснул в капитана недопитым вином. «Залил глаза», как говорят несчастные жены пьяниц. В какое-то мгновение сверкающий нагрудник оказался прямо перед моим лицом – тварь, изображенная на чеканном гербе, была наполовину львом, а наполовину волком и в каждой лапе держала по столовому ножу…

На раздумья не оставалось времени. Охнула старая столешница, погнулась под моим каблуком незадачливая вилка; опрокидывая стаканы, я перемахнул на соседний стол и на следующий, поверх испуганно пригнувшихся голов – к двери…

Над дверью помещались в качестве украшения два скрещенных длинных кинжала. И там же замер в хищном ожидании плечистый стражник с усами щеточкой – ждал, обнажив оружие, плотоядно усмехаясь…

Видывал я таких, дядя. И с усами щеточкой, и с усами ниточкой, и вообще без усов – видывал…

Ну хватит по столам скакать. Это эффектно, конечно, но беда, если хозяин выставит мне счет за разбитую посуду.

Увернувшись от размазавшейся в воздухе стали, я двинул ближайшего стражника кулаком в челюсть; членовредительство не входило в мои планы. Потасовка в трактире – куда ни шло, но в любом случае гоняться за безоружным – сомнительная доблесть…

Я чувствовал солоноватый привкус во рту. Мне так хотелось действия – после всех этих муторных раздумий, после безнадежной слабости перед лицом господина мага, после того, как собственная моя шпага истаяла, оставив в руке трогательный огрызок рукоятки…

Стул? Тяжелый? Великолепно!

Сразу двое стражников присели, ловя валящуюся с потолка мебель; я успел подумать, что хорошо бы пробиться к камину и завладеть кочергой. Вот было бы славно; впрочем, доберись я до камина – путь к выходу окажется отрезан, и никакая кочерга не поможет…

Стражник с усами щеточкой, тот, что задался целью не подпустить меня к двери, обнажил желтые зубы. В этот момент он был неуловимо похож на геральдическое чудище, украшающее его нагрудник; его стойка выдавала умелого бойца. Усмешка его сделалась особенно зловещей – в ту же секунду дверь за его спиной распахнулась молодецким толчком.

Вероятно, усачу было обидно, ведь вместо атаки получился свободный полет дворняги, получившей пинка. Я без труда увернулся от беспомощного выпада, оттолкнул с дороги румяного парня, ввалившегося в сопровождении клубов пара, что есть сил подпрыгнул и сорвал со стены кинжал. Первый, который подался, – не было времени выбирать.

Рукоятка легла в ладонь.

Они стояли стеной – десяток молодцов в блестящих нагрудниках, вдохновленные доверием железного зверя на гербе, обозленные – кто-то потирал бок, а кто и скулу. Они глядели на меня, презрительно выпятив челюсти, за их спинами возился потревоженный трактир, галдеж и суматоха, и какая-то женщина визжит – обязательно найдется одна голосистая, ей все равно, по какому поводу, лишь бы орать…