Авантюрист поневоле

Рыжая, слегка озадаченная, смотрела на Тюрина, не понимая, почему Изворот здесь и как ему пришла в голову идея пить эльфийский эль. Виктор, сделав ещё один глоток и пролив на себя ещё больше эля, стоял рядом, пытаясь выглядеть серьёзно. Это была та серьёзность, которая приходит к человеку после трёх-четырёх кружек крепкого пива, когда он уверен, что знает все тайны вселенной и готов спасти мир.

— Я вам так скажу, — медленно произнёс Виктор, продолжая свою пафосную речь, — женщин бить нельзя. Вообще никого нельзя бить, но женщин особенно! Понимаете?

Недовольные игроки переглянулись, их взгляды выражали неуверенность. Один из них, крепкий мужчина с физиономией, как у разъярённого кабана, совершил роковую ошибку — решил схватить сообщницу гоблина за руку.

Всё произошло за долю секунды. Рыжая моментально обернулась, и её зелёный глаз сверкнул, как маяк перед штормом. Виктор уже собирался шагнуть вперёд, чтобы разрядить ситуацию каким-нибудь благородным жестом (например, предложить всем ещё по кружке эльфийского эля), но успел лишь крикнуть:

— Эй!

Девушка ответила на грубость решительно. Она крутанулась на месте, и прежде чем мужчина с физиономией кабана успел понять, что произошло, его рука была заломлена за спину, а сам он лежал на полу. Стулья, не выдержавшие удара его тела, разлетелись в стороны, осыпая пол щепками.

Однако это не впечатлило остальных недовольных. Их решение «проучить гоблина» всё ещё висело в воздухе, и вскоре оно переросло в коллективное бессознательное желание «проучить всех подряд».

— Так это они с ним заодно! — выкрикнул кто-то, и вскоре руки и кулаки замелькали в воздухе, как взбешённые чайники.

Дальше всё пошло по классическому сценарию таверных драк, когда самый разумный поступок — это схватить кружку и спрятаться под ближайший стол, дожидаясь конца этого веселья. Но Тюрин был настолько пьян, что открыл в себе талант артиста. Кивнув сам себе, он внезапно рванул к музыкальной сцене, где музыканты пытались найти укрытие. Но, движимый не только алкоголем, но и обострённым чувством справедливости, он ухватил одного из музыкантов за плечо.

— Эй, братец, — обратился он к дрожащему трубачу, — ты знаешь, что делать. Задай нам ритм!

Трубач, видимо решивший, что спорить с пьяным героем бесполезно, прижал трубу к губам и... заиграл. Низкие, ритмичные звуки трубы разнеслись по таверне, словно объявляя начало нового акта безумия.

В этот момент один из посетителей схватил Виктора за плечо, решив, что тот — самая безопасная мишень для всех претензий этого вечера. Однако у Виктора был план, придуманный на месте. С ленивой улыбкой он повернулся и слегка качнулся, словно оценивая расстояние до противника.

— О! — сказал он, заметив его.

Прежде чем противник успел понять, что произошло, Тюрин наклонился, метко наступил ему на ногу и толкнул прямо в объятия массивного бармена, который уже размахивал кулаками, не особо разбирая, кого бить. Вслед за этим раздался треск — новый участник драки врезался в стойку, перевернув полдюжины кружек.

Драка продолжала набирать обороты, превращая таверну в хаос из летающих стульев, разбитых кружек и поломанных носов. Виктор, между тем, уселся за ближайший стол и, притянув ещё одну кружку эльфийского эля, с лёгким интересом наблюдал за происходящим, словно смотрел захватывающее представление.

Глава 10 Рейна

Рейна медленно пришла в себя, словно человек, который, проснувшись утром, обнаруживает, что его кровать стала намного жёстче, чем должна быть. Вместо мягкой перины её окружала холодная земля — слегка влажная и невыносимо твёрдая. Первое, что она сделала осознанно, — пошевелила пальцами. «Жива», — подумала она с облегчением.

Затем она медленно открыла свой единственный глаз, и в её поле зрения сразу попал кусочек неба. Оно было ясным, чистым и удивительно спокойным — настолько, что хотелось добавить пару облаков для полноты картины. Но Рейна быстро поняла, что эта идиллия обманчива. Где-то за горизонтом, вне её поля зрения, должно было пылать то, что когда-то было кораблём. А сама она, возможно, валялась на окраине катастрофы, как мусор, выброшенный бурей на обочину.

Её тело напоминало старую, измученную лошадь, внезапно наткнувшуюся на глубокую канаву. Всё болело. Каждая мышца, каждый сустав напоминали ей, что они не предназначены для взрывов и падений. Но главное — голова. О да, голова. Казалось, кто-то с остервенением бил молотком, пытаясь вбить гвоздь в стену, но каждый раз промахивался.

Сквозь это сонное оцепенение к ней начала возвращаться память. Она помнила корабль — большой, величественный, рассекающий Межмировой Океан. Помнила, как её затолкали в трюм вместе с другими арестантами. Помнила удары, оглушающие взрывы, крики и яростный треск рвущегося металла. Теперь она лежала среди обломков, как поломанная кукла, без малейшего представления о том, где она и что делать дальше.