Авантюристка (Тайная любовница Петра I)

– Ее зовут… Марьей Даниловной Гамильтон. Но у нас ее называют Гамонтовой.

Рука Меншикова дрогнула при этих словах так сильно, что он оторвал дорогую застежку от своего камзола.

– Ты говоришь про Гамонтову, что в близких прислужницах у императрицы и…

Он сдержался и умолк, вопросительно глядя в глаза полковнику.

– Про нее самое.

– Что ты шутки шутить вздумал? – все больше и больше волнуясь, заговорил князь. – Какая она преступница, в своем ли ты уме, полковник?

– В своем, светлейший князь, и повторю, коли велишь, свои слова ни токмо перед тобою, но и перед коллегией.

– Какие-нибудь бабьи выходки, а ты преважно называешь их преступлениями?

– Марья Даниловна настоящая преступница, князь. И если твоя светлость готова выслушать меня…

– Говори. Говори же все, что знаешь.

– Знаю я многое и все скажу, что знаю. Ее преступления неисчислимы и страшны и, если позволите…

– Как «если позволю!» Я слушаю тебя обоими ушами… Только, Бога ради, не тяни, говори скорее!

– Я давно знаю эту женщину… – начал Экгоф. – Со дня ее прибытия в столицу.

Меншиков усмехнулся.

– Ведомо мне то. Ведомо и то, что вы любили друг друга. Что же дальше?

– Но я не знал в то время, кто она.

– А теперь знаешь?

– А теперь знаю. Помните, князь, царю было донесение, что князь Реполовский бесследно пропал из усадьбы Стрешнева?

– Помню.

– Помните и то, что в усадьбе Стрешнева был пожар и сгорел при этом сам владелец?

– Слыхал что-то, да точно не упомню того. И что из этого?

– Князя Реполовского убила Марья Гамонтова, как и Стрешнева. Усадьбу сожгла она же и, вы крав деньги и драгоценности, бежала сюда.

– Что ты говоришь! – почти радостно вскрикнул Меншиков.

– Да, но это еще не все…

– Как не все? Да этого совершенно достаточно, чтобы отрубить ей голову.

– Это еще не все. У нее было двое детей, и обоих она убила…

Экгоф замолчал, провел рукою по лбу, как бы отгоняя от себя дурное видение.

Меншиков тоже молчал.

Он, очевидно, в настоящую минуту обдумывал все, что услыхал от полковника, и рассеянно смотрел на него.

Затем Экгоф продолжал:

– Вот ее преступления, князь… таковые страшные преступления, каковым трудно было бы поверить, если бы не…

– Если бы не… что?

– Если бы не было налицо очевидца.

– И этот очевидец?.. – быстро спросил Меншиков.

– Очевидец и сообщник этот – некий цыган Алим, – ответил Экгоф. – Заметьте, ваша светлость: и «сообщник».

– Ты его видел, говорил с ним?

– И видел, и говорил.

– Где же он теперь? – с беспокойством осведомился Меншиков.

– Он, по моему приказанию, взят под стражу и содержится под крепким караулом, – успокоительно сказал Экгоф.

– А! – облегченно вздохнул князь. – Но почему сей очевидец и соучастник преступлений сей распутной женщины донес на нее тебе?

– Потому, что он был исполнителем ее преступлений, слепым орудием в ее руках, ослепленный ее красотой и обольщенный ее обещанием уйти с ним в табор. Она обманула его, и он теперь мстит ей.

– Так. Сие мне понятно. Но непостижимо, почему цыган отправился с доносом к тебе именно?

– Я забыл сказать вашей светлости, что цыган сей служит под моим ведомством в царевой кузнице кузнецом.

Теперь, по-видимому, Меншиков понял нити и основания доноса и успокоился. Все это, очевидно, было не оговором, не вымыслом.

Довольная улыбка появилась на его лице.

– Ее следовало бы немедля ни мало, без всякого сожаления, тотчас же раздавить каблуком, как давят ядовитую гадину, – сказал он. – Это не человек и не женщина, а монстр, и даже хуже зверя, ибо и зверь не душит своих детей, а имеет о них заботу и попечение.

– Да, это истинно. Если бы я это знал раньше, может быть, я сам убил бы ее.

– Так, так… – задумчиво проговорил Меншиков, очевидно, что-то обдумывая. – Ты любил ведь ее, я знаю. Она красива, молода… Нет, ни ты, ни я не могли бы убить ее… потому что оба были увлечены ею. Но правосудие сделает за нас должное и воздаст ей по делам ее. Итак, Стрешнев убит ею… Неважный офицер, одначе с честью делавший поход под начальством фельдмаршала Шереметева. Помню, государь опалился на него за то, что он просился в военное время в вотчину…

– На свидание с Марьей… Там-то, в вотчине, он и схватил болезнь, спасая Марью из пруда, куда она бросилась, якобы ненароком, с ребенком.

– С ребенком! Ага… И что же вот этот-то ребенок…

– И утонул.

– Понимаю.

– А князь заболел, был обокраден и сожжен вместе со своим домом. Прошу вас, князь, – прибавил Экгоф, – не думайте, что этим доносом я хочу отмстить ей за отверженную любовь или измену… Узнав о столь важных ее преступлениях, я решил, что лучше бы мне было никогда не встречаться с нею и что донести на нее вашей светлости – моя прямая обязанность.

– Да, это была твоя обязанность, – согласился князь. – Я бы удивился, ежели бы ты скрыл это от меня.