– Я думал, что нет там детей. Взрослое все население.
– Ну, ты тупой, ну тупо-о-ой. Что это за жизнь такая тогда? На хрен она нужна тогда такая, да еще и вечная. Ты что Нагорную проповедь не читал?
– Читал. А там про детишек разве написано, в Царствие Божьем?
– Нет, там сказано, что «кроткие наследуют Землю». Понимаешь? Не Луну, а Землю. Луна впридачу, со всем остальным космосом прилагается.
– Ну и что?
– Как что? Господь утешает тех, кто при этой жизни был кроток и ничего поэтому не имел. Даже детей. Не справедливо ведь? Так вот они наследуют Землю. Зачем? Чтобы плодиться, размножаться и получить все, чего не получили при этой жизни, где их гнобили. В том числе и детей.
– Сам додумался или подсказал кто?
– Так Нагорная проповедь и подсказала. Я когда понял, чуть «Еврики» не заорал.
– « Эврика»?
– Ну, да и она тоже.
– Ладно, спорить с тобой не буду пока. Порасспрошу по этому поводу людей знающих. Леонидовича, например с Катюшкой. Тогда продолжим полемику на эту тему.
– Давай расспрашивай. Фома неверующий.
– Но, но, сравнение не уместно. Фома вообще в Христе и Его воскрешении усомнился, а я в твоих умозаключениях. Разница очевидна.
Глава 5
Дома Мишку ожидало семейство Татьянино. Сидели все на диванчике и стульях, сложив смиренно руки на коленях. Глава семейства – Иван Никанорович Петров пристроился на стуле, рядом с супругой – матерью семейства – Марией Поликарповной. Мария Поликарповна горела чахоточным румянцем и дышала с посвистом, виновато улыбаясь и комкая в руках тряпицу, которой поминутно протирала рот. Губы у нее запеклись и лихорадочный блеск неестественно огромных глаз на исхудалом лице, сказал Мишке гораздо больше, чем Татьяна на постоялом дворе.
–«Последняя стадия чахотки»,– машинально подумал он, знакомясь с семейством Петровых. Детишек, кроме Татьяны, было еще шестеро, мал, мала, меньше. После Татьяны, следовал по возрасту Пашутка – мальчишка лет двенадцати – копия матери. Даже румянец чахоточный уже присутствовал.
Пригляделся Мишка и к остальным детишкам. Марфутка – девчушка лет десяти, ему тоже не понравилась, неестественной худобой и румянцем не обыкновенным. Остальные дети опасений пока не вызывали и Мишка потащил всех на второй этаж в трапезную. Здесь он сумел разговорить старших Петровых, ужасно застенчивых и неловко себя чувствующих в «хоромах барских».
– Иван Никанорович, а что же вы в суд на лиходея, вас сбившего, не обратились с иском?– спросил он сочувственно, зная ответ заранее. Спросил, чтобы разговор завести. Детишки, кстати, освоились за столом гораздо быстрее взрослых. Их Мишка, усадил с Татьяной за стол общий, большой. А с родителями присел за столик на четверых, который стоял специально для семейства, чтобы не стеснять белошвеек.
Иван Никанорович взглянул на Мишку глазами полными скорби и тот понял, что этот человек разуверился в справедливости на этом свете так давно, что и не ищет ее нигде, и ни в чем, принимая несправедливости и удары по голове, как должное.
– Понял,– кивнул Мишка.– «Тот прав, у кого больше прав?», «Закон что дышло и так далее?»
– Ну, дак… – кивнул Иван Никанорович, удобнее пристраивая изувеченную руку, которая не хотела слушаться и норовила соскользнуть с колена. Мишка взял его ладонь в свою и проверил что с рукой. Рука сохла. Сухожилие, перебитое, не срасталось и лопнувшие кровеносные сосуды не хотели нормально снабжать клетки кровью. Что-то еще там было не правильно, но очень на глубоком энергетическом уровне и Мишка ограничился тем, что восстановил сосуды и сухожилие, попутно просто наложив положительную ауру на выздоравливающие клетки. Это у него получалось лучше всего.
– «Нужно просто пожалеть человека, посочувствовать ему про себя громко, чем громче, тем эффект выше»,– как-то попытался он объяснить свой метод Сереге и тот пожав плечами, отвязался с расспросами. Вот и сейчас Серега сидел с ними за столом и с любопытством наблюдал, как начинают разглаживаться морщинки скорбные на лице Ивана Никаноровича, а румянец чахоточный, сползает с лица его супруги.
– А ты чего расселся? Серега, тащи самовар,
– Мишка щелкнул пальцами.– Давно стоит и паром исходит,
– Серега вскочил и помчался на кухню. Вернулся с самоваром и подмигнул Татьяне.
– Танюша, вперед за кренделями и посудой. Помогай,– Татьяна подхватилась и убежала следом за ним.
– Поживете пока у нас. Я в курсе ваших обстоятельств житейских. Что работы у вас нет. Иван Никанорович, а почему вы к Силиверстовичу не подошли прежде, до увечья? Ему сапожники и скорняки, во как нужны,
– Мишка провел ребром ладони по горлу.
– Мы это…– замялся Иван Никанорович. – Неудобственно кактось. Вот, мол, он я.
– Ну, ладно. «Удобственно, неудобственно». Завтра отправляйтесь в мастерские, Танюша знает где, объяснит. Там будут уже предупреждены и работой загрузят.
– А это как жа?– кивнул на руку Иван Никанорович.
– А это, как позволит, так и работайте. У нас там однорукий мастер есть. Познакомитесь, удивитесь. Артель собралась славная. Орлы.
– Премного благодарны, барин,– поклонился, встав, Иван Никанорович.