Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник)

– Отец мой, – сказал флибустьер, отвечая на его поклон, – я тот, кого флибустьеры на острове Сент-Кристофер называют Монбаром Губителем, намерения мои чисты. Приехав сюда, я исполнил ваше желание видеть меня, если вы действительно фра[15] Арсенио Мендоса, тот, кто несколько часов назад прислал мне письмо.

– Я действительно тот, кто вам писал, сын мой. Меня зовут фра Арсенио Мендоса.

– Если так, говорите, я готов выслушать вас.

– Сын мой, – произнес монах, – то, что я хочу вам сообщить, чрезвычайно важно и касается только вас. Может быть, лучше было бы выслушать вам это одному.

– Я не знаю, о каких важных вещах хотите вы сообщить мне, фра Арсенио. В любом случае знайте, что этот человек – мой работник и обязан быть глух и нем, если я ему прикажу.

– Хорошо, я буду говорить при нем, раз вы этого требуете, но повторяю, нам лучше остаться вдвоем.

– Пусть будет по-вашему… Удались, но встань так, чтобы я мог тебя видеть, – обратился Монбар к работнику.

Олоне отошел на сто шагов и оперся на ружье.

– Неужели вы опасаетесь измены со стороны бедного монаха? – сказал францисканец с печальной улыбкой. – Это значило бы предполагать во мне намерения, очень далекие от моих мыслей.

– Я ничего не предполагаю, фра Арсенио, – резко ответил флибустьер, – а только имею привычку остерегаться, находясь лицом к лицу с человеком вашей нации, духовным или светским.

– Да-да, – сказал монах печально. – Вы питаете неумолимую ненависть к моей несчастной родине, поэтому вас и называют Губителем.

– Какие бы чувства я ни испытывал к вашим соотечественникам, какое бы имя ни дали они мне, я полагаю, вы не для того пригласили меня сюда, чтобы обсуждать этот вопрос.

– Действительно, не по этой причине я позвал вас, вы правы, сын мой. Хотя, может быть, я и об этом мог бы сказать вам многое.

– Должен заметить, что время уходит, – я не могу оставаться здесь долго, и если вы не поспешите объясниться, к величайшему моему сожалению, я вынужден буду вас покинуть.

– Вы будете сожалеть об этом всю жизнь, сын мой, будь она даже так продолжительна, как жизнь библейского патриарха.

– Может быть, хотя я очень в этом сомневаюсь. Из Испании я могу получить только неприятные известия.

– Не исключено. Во всяком случае, вот что я должен сообщить вам…

– Я слушаю.

– Как вам подсказывает моя одежда, я монах францисканского ордена.

– По крайней мере, внешне, – сказал флибустьер с иронической улыбкой.

– Вы сомневаетесь в этом?

– Почему бы мне не сомневаться? Разве вы первый испанец, который не побоялся осквернить святую одежду для того, чтобы удобнее было шпионить за нами?

– К несчастью, ваши слова справедливы, это случалось слишком часто… Но я действительно монах.

– Верю, пока не получу доказательств противного. Продолжайте.

– Я духовник многих знатных дам на острове Эспаньола. Среди них одна, молодая и прекрасная, недавно приехавшая на остров со своим мужем, погружена в неизбывную печаль.

– А-а! Но чем же я могу помочь, фра Арсенио, позвольте вас спросить?

– Не знаю. Только вот что я хочу вам рассказать… Дама эта, как я вам уже говорил, молода и прекрасна. Она много жертвует на нужды церкви. Доброта ее неисчерпаема. Большую часть времени проводит она в своей молельне, стоя на коленях перед образом Божьей Матери. Молитву она сопровождает слезами. Невольно заинтересованный этой искренней и глубокой скорбью, я несколько раз, пользуясь правом, которое мне дает мое звание, старался проникнуть в это истерзанное сердце и вызвать в моей духовной дочери доверие, которое позволило бы мне подать ей утешение.

– И вам это удалось?

– Нет, не удалось.

– Позвольте заметить, что до сих пор я не вижу в этой истории, очень печальной, но похожей на историю многих женщин, ничего интересного для меня.

– Подождите, сын мой.

– Продолжайте.

– Однажды эта дама показалась мне печальнее обычного. Я снова принялся уговаривать ее открыть мне свое сердце. Побежденная моими просьбами, она сказала мне слова, которые я передаю вам буквально: «Отец мой, я несчастное, падшее существо. Страшное проклятие тяготеет надо мной. Только один человек имеет право знать тайну, которую я скрываю в моем сердце. От этого человека зависит мое спасение. Он волен осудить меня или простить, но каков бы ни был его приговор, я без ропота покорюсь его воле и буду считать себя счастливой, если смогу любой ценой искупить свой тяжкий проступок».

По мере того как монах произносил эти слова, лицо флибустьера, и без того бледное, все более мертвело. Судорожный трепет пробегал по его телу, и, несмотря на все усилия казаться спокойным, он был вынужден прислониться к одному из кольев палатки, чтобы не упасть.

– Продолжайте, – сказал он хриплым голосом. – Женщина назвала вам имя этого человека?